Ее превосходительство адмирал Браге

Капитан-лейтенант Варвара Авенировна Бекетова-Шкловская вышла в отставку в 1958 году, став членом совета директоров товарищества «Заводы Кокорева». В 1964 году после смерти своего отца она возглавила военно-промышленную империю Кокоревых и до сих пор остается бессменным председателем ее совета директоров. Замужем за контр-адмиралом Олегом Исааковичем Шкловским, у пары двое детей.

Эпилог

1. Шлиссельбург, январь, 1989

Проснулась рано, но в этом, в сущности, не было ничего нового. Можно сказать, всю жизнь так: три-четыре часа сна, и все. Пять, если напилась или предавалась перед сном половым излишествам. Но это, увы, давно уже неактуально. В девяносто лет не только тело, но и голова работает как-то иначе, чем в тридцать или даже в пятьдесят. Впрочем, она и в шестьдесят была все еще ничего, и для себя любимой, и для не менее любимого генерал-полковника Рощина. Но все это теперь в прошлом, и бог с ним!

Лиза встала с кровати, — валяться в постели ее давно уже отучили жизненные обстоятельства, — сделала зарядку, приняла душ, оделась в повседневную «полевую» форму без знаков различия и вышла к завтраку. Анна Николаевна — единственная ее помощница и «слуга за все», — подала овсянку, которую, наплевав на рекомендации врачей, Лиза ела с маслом, ордынской курагой и черным изюмом из Хазарии, яйца вкрутую — сплошной холестерин, — ветчину, маринованные огурчики и черный хлеб. Запивала она все это водой, но закончила завтрак традиционной чашкой крепкого черного кофе и сигаретой.

Пока сибаритствовала, к газетам и почте не прикасалась, думала о своем, «о девичьем», и мысли эти то и дело соскальзывали на одну крайне неприятную для нее тему — на торжественное заседание в Адмиралтействе, назначенное на пять часов вечера, и на запланированное продолжение банкета, с фуршетом, музыкой и славословиями. Лизе этот праздник был ни к чему. Лишнее напоминание о бренности всего сущего и скоротечности жизни. Однако и отказаться нельзя. Девяносто лет адмиралу Браге-Рощиной — это вам не фунт изюма. Флот в своей почти нервной ажитации скорее уж похоронит ее с помпой, — и, разумеется, из лучших побуждений, — чем согласится на отмену заявленных торжеств. Так что придется надевать мундир с иконостасом и переться под софиты. Но все это позже, а пока…

— Анна Николаевна, голубушка, — попросила Лиза, пересаживаясь в кресло у журнального столика, — сварите мне, пожалуйста, еще одну чашечку кофе. В качестве исключения, что скажете?

— Коньяка налить? — улыбнулась женщина, понимавшая, верно, что творится в душе у старого адмирала. — В качестве исключения.

— Да, — благодарно кивнула Лиза. — Я тогда, с вашего позволения, Анна Николаевна, и сигарету внеплановую выкурю.

— Ни в чем себе не отказывайте, Елизавета Аркадиевна, — еще раз улыбнулась женщина. — Кофе будет через пять минут.

«Вот же жизнь!» — грустно усмехнулась Лиза, рассматривая свое «сегодня» из глубины своего прошлого.

И в самом деле, жизнь у нее сложилась причудливо, но, в целом, грех жаловаться, — только конец подкачал, но это, впрочем, как у всех. Все люди смертны, а некоторые, как, например, сама Лиза, смертны неоднократно. Была она когда-то молодой, и сразу в двух лицах. Потом умерла. Затем воскресла, и, став кем-то другим, — самой собой, если иметь в виду ее нынешнюю, — прожила яркую насыщенную событиями и прочим всем жизнь. По-первости, чудила. Не без этого. Тогда было много секса и алкоголя, и даже наркотой, — был грех, — забавлялась, что при ее прошедшем колдовской апгрейд организме ни разу не проблема, не то, что у других людей. Гордится нечем, но из песни слов не выкинешь. Правда, и жила на всю катушку: Африка, Лемурия, две войны… Рисковала, воевала, дралась не на жизнь, а насмерть…

Потом все-таки остепенилась. Но это уже после Техасско-Мексиканской кампании. Вышла замуж и родила полковнику Рощину двух сыновей. Однако в домашнюю клушу не превратилась. Избралась в Сенат, и пошло-поехало, но гулять, что характерно, перестала, как, впрочем, и пить. Выпивала, естественно, как продолжает делать это и сейчас, но, зная меру, и Рощину ни разу не изменила ни до его смерти, ни после. А ей, к слову, было тогда всего лишь семьдесят три, что при ее здоровье, то же самое, что у других — пятьдесят. Но нет. Не нашла необходимым, хотя кто б ее первого лорда адмиралтейства в чем упрекнул. Не посмели бы! Однако к тому времени она твердо знала, что, если любишь, все остальное побоку. Да и не главное. Без водки и блуда ее жизнь все равно была такой, что, с одной стороны, расскажешь кому, слюной от завести изойдут, а с другой — и упрекнуть себя не в чем. Работала на благо родины, служила ей, сражалась за нее. А теперь что? Финита ля комедия?