Я рассмеялся. Анна Евгеньевна, услышав это, тоже засмеялась мягким, неуверенным смехом. Её смех – чистый и дрожащий – был словно крошечный пучок света, проникающий сквозь толщу непроглядной тьмы – тьмы, что разверзлась сейчас за окном и окутывала всё это девятиэтажное панельное строение.
– Или, – продолжала Анна Евгеньевна, улыбаясь, – вы кому-то давным-давно не смогли помочь, а сейчас пытаетесь восполнить это? Может быть, даже пытаетесь помочь самому себе? Почему вы захотели стать психологом, скажите же мне?
Я потёр ладонью лицо, выжидая, когда сойдёт улыбка. Затем глубоко вздохнул.
– Вы знаете, мне много раз задавали этот вопрос. Вот и в школе на практике постоянно задают, в основном учителя. И всегда я отвечаю на него как-то расплывчато. Теперь, когда его задали Вы, я, кажется, готов ответить более полно… Стоит начать с того, что этот вопрос для меня самого был покрыт тайной долгое время. Нет, не потому что я после нескольких лет в техническом колледже, в который поступил после девятого класса, решил снова подать документы на авось-куда-прокатит. Получить высшее – не было главной целью. К моменту поступления я точно знал, что хочу стать психологом. Просто… сам ещё не до конца понимал, почему. Это сложно вербализировать… Снова мои заумные словечки, да? Не смейтесь… В общем, это сложно объяснить словами. Вот смотрите…
Например, если бы я кому-нибудь сказал, что… с самого раннего детства где-то в глубинах своей души чувствую
Анна Евгеньевна задумчиво промолчала.
– Если только смутно, – продолжил я. – И ещё, скорее всего, я бы просто поскучнел для этого человека. Так уже часто бывало. Когда тяжело уразуметь, втолкать в свою устоявшуюся систему мышления что-то инородно-новое, то легче этот ментальный раздражитель просто как бы уничтожить – убрать из поля своего внимания. И тогда он умирает, переставая вызывать интерес. То есть
Но вернёмся к началу. Почему психология? Потому что мне казалось, что она поможет мне разобраться в этом
Лицо Анны Евгеньевны вновь озарила светлая улыбка.
– Очень интересно рассказываете. Слушать бы вас и слушать. Знаете… вот вы поведали мне о своей причине, и я её поняла. И вы для меня не стали ментальным раздражителем. И не умерли. И не поскучнели. А наоборот.
– Я рад. А то я какао ещё не допил.
На улице зашумел ветер. Порывами он налетал на окно, словно проверяя его на прочность, а мы сидели и слушали этот звук. Он приятно очаровывал, даже гипнотизировал: холодное ненастье там – тёплое спокойствие здесь. Контраст своенравной погоды и безопасного уюта. В такие мгновения таинственность буквально зашкаливает во всём. Кажется, прикоснись пальцем к табуретке, так она тут же вспыхнет пламенем какой-то сакральной истины.
– Странный всё-таки месяц – апрель, – произнесла Анна Евгеньевна. – То солнце жаркое, то дожди с сильным ветром, ещё и снег бывает. Град, кстати, обещали на днях.
Это правда, подумал я. Очень странный. «И не только из-за погоды!» – хотел добавить я.
Но что-то передумал.
Я не заметил, как прошёл час. За ним второй. В этой квартире время текло иначе. Оно жило по другим законам и порой представало в шокирующем виде.
– Уже десять часов?! – ужаснулся я, взглянув на свой мобильник.
– А дождь всё не прекращается. Вы торопитесь?
– Да как бы нет… Просто, наверное, нехорошо так долго у Вас задерживаться. Вы же, наверняка, своими домашними делами хотите заняться.