Эффект бабочки

Ну и подтвердил. Хорошо целуется. Настя не сомневалась в этом еще с той ночи, которую провела у него в квартире, в подтверждениях не то, чтоб сильно нуждалась, а вот от закрепления знаний не отказалась.

Потом они снова танцевали, ели, танцевали, целовались, смотрели на город, выискивая крыши знакомых зданий, считали звезды, снова целовались.

Уже зевая, подобрав под себя ноги, откинувшись на мягкую подушку пассажирского кресла, несясь по ночному городу в сторону дома, Настя не могла перестать улыбаться. Знала, что Глеб периодически поглядывает на нее, но не открывала глаза, снова и снова смакуя события вечера. Эту его романтику, которая стала приятной неожиданностью, поистине незабываемой.

Машина вновь остановилась за аркой, Глеб заглушил мотор, повернулся к Веселовой.

— Ну что, как оценишь вечер?

Пришлось открывать глаза, поворачивать голову, смотреть, светя блестящими радужками в сторону напряженного мужчины, который на полном серьезе ждет ответа. Совершенно искренне сомневается и ждет вердикта.

— Его надо оценивать? — посчитав, что девочкам положено щекотать нервы представителям сильного пола, Настя решила ответить вопросом на вопрос.

— Ты так этого боялась, что я просто обязан знать — оправдались страхи или нет.

— Я не боялась, — опустив глаза, Настя на какое-то время замялась. — Я пыталась здраво мыслить, — пожала плечами, вновь заглядывая в глаза мужчины.

— Хорошо, что бросила это гнилое дело… — а Имагин, кажется, расслабился. Да, прямого ответа на свой вопрос не получил, но ведь не мог не понимать — дама довольна. Вот только не отстал. — Так что?

— Это было чудесно, Глеб. Спасибо, — следя за тем, как он улыбается, Настя поняла, что это ей нравится. От нее может зависеть, будет ли мужчина напротив улыбаться или разочаровываться, радоваться или злиться. От нее. Причем ей не хочется его разочаровывать или злить. Это ведь что-то значит?

— Настолько чудесно, что завтра ты…

— Завтра вряд ли, у меня планы.

— Какие? — Глеб нахмурился, чуть отстраняясь.

— Медицинского характера, — этого объяснения ему явно было мало, пришлось конкретизировать. — У меня старая травма, которой нужно было заниматься, я этого не делала, завтра пойду признаваться и умолять придумать что-то, что помогло бы наконец-то о ней забыть.

— Хочешь, я отвезу?

— Глеб… Я хочу сама.

— Заберу? — мужчина хмыкнул, приподнимая бровь. Не улыбнуться в ответ было просто нереально.

— У тебя работа.

— Работа… — задумался. — Тогда вечером заеду.

Это был не вопрос, но…

— Вы так хотите познакомиться с моей мамой, Глеб Юрьевич? Потому что завтрашний вечер я обещала ей. Обещала сидеть рядом на кухне и отрабатывать все те нервы, которые она истратила вчера, и, скорей всего, сегодня, то и дело выглядывая в окно…

Конечно, она всей душой и сердцем хотела сказать ему «да», просто согласиться, чтоб он заехал после работы, куда-то увез, потом целовал, обнимал, танцевал, говорил, но это было бы слишком «в омут с головой». А если уж нырять, то нырять постепенно. Так, чтоб хотя бы со стороны это не выглядело ее пропажей без остатка, которую сама Настя все ясней начинала ощущать.

К счастью, Глеб это понял. Кивнул.

— Хорошо, познакомимся в другой раз, — Имагин отвернулся, открывая дверь, выходя… Настя на какое-то время замешкалась, а потом схватила руку успевшего обойти машину и открыть уже ее дверь Глеба, спустилась на грешную землю.

Девушка сделала несколько шагов в сторону от машины, бросая взгляд в сторону окон квартиры, отмечая горящий там свет. То, что не видны силуэты — совсем не значит, что по закону подлости в этот самый момент кто-то не следит за происходящим на улице.

Имагина это явно не волновало — он привалился спиной к автомобилю, сложил руки на груди, чего-то ожидая. Чего — понять-то не сложно, но прямо тут — у дома, чтоб завтра все судачили о поцелуях Веселовой с каким-то хахалем на большой, черной, непременно бандитской машине, Настя была к этому не готова… Ей так казалось.

— Насть, — а Глебу, видимо, очень этого хотелось, просто до безумия. Потому что протянул руку, поймал ее пальцы, потянул на себя, сначала сокращая расстояние, а потом заключая в объятья. — Сама сказала, что завтра видеть меня не желаешь…

— Я такого не говорила, — отрицала Веселова, пытаясь одновременно оценить обстановку вокруг, не расплавиться от взгляда напротив, его прикосновений и интонаций. Вроде бы горизонты чисты.

— А я, между прочим, скучать буду… — на ее ответ обратили целый ноль внимания, поддевая подбородок, заглядывая в зеленые глаза.

— Позвони.

— Можно? — девушка попыталась кивнуть, насколько позволяли удерживающие подбородок пальцы. — Спасибо. А что еще можно?

— Смс-ки писать.

— Спасибо, — с каждым словом Глеб склонялся все ближе к девичьему лицу. — Еще?

— Выбрать время следующей встречи.

— То есть она будет?

— Вполне возможно…

— Еще?

— Целуй уже, дурак.

Ну вот, дурак, значит дурак. В смысле — целуй, значит целуй.

Первых несколько секунд они целовались, улыбаясь, а потом уже серьезно. Очень. Отрывать от себя Глеба пришлось долго, с переменным успехом.