Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)

стаканы, как в каком-то старомодном фильме. Он мог бы вытащить ноутбук и заняться

финансовыми документами, подсчётом выручки, но не стал этого делать, делегировав

это нудное занятие старшему бармену. Стоило несчастному усесться в углу с денежными

ящиками и отчётами, как я понял, что сейчас начнётся самое худшее за этот день.

— Что ж, теперь рассказывай, — спокойно, непрошибаемо спокойно произнёс Дей, не

отрываясь от своего дела.

— Что? — я изо всех сил играл в дурака, тянул время.

— Правду, Артемис.

— Это и есть правда.

— Думаешь, я тебе верю? За кого ты меня держишь? — он стукнул по стойке с такой

силой, что стоявшие по краям бутылки опасно зазвенели. Он поднял на меня яростный

взгляд, не реагируя на полные удивления и любопытства лица сотрудников. — Мне

надоела твоя бесконечная ложь. Самому-то не противно? Артемис, ты мой лучший друг, единственный любимый человек. Пощади.

— Я не вру, — стиснул я зубы, чувствуя, что начинаю злиться.

Как мне было объяснить ему всё? Сказать, что я не человек и меня приволокли из

другого мира? Поведать тайны магии, заговоры, плетущиеся вокруг всего? Он бы первым

вызвал психушку и более не желал меня видеть. Счёл бы это пьяным бредом или очень

дурацким розыгрышем, на которые я совершенно не был способен в то время. И я

чувствовал собственное бессилие. Мне хотелось рассказать ему всё от корки до корки, но я представил, как он брезгливо морщится или с ужасом отшатывается, а после

отворачивается от меня. Микаэлис был единственным человеком, который принимал меня

таким, каким я был. Он терпел всё, но я понимал, что рано или поздно его терпение

кончится. Весы качнулись, я закрыл глаза и покачал головой, так ничего и не сказав, допив остатки ликёра в собственном стакане. Дей шумно втянул воздух сквозь зубы, бросил полотенце на стойку и молча ушёл в сторону комнаты. Я же остался в баре, один со своей благой ложью, стараясь не обращать внимание на шустро шныряющих

вокруг работников бара. И как никогда в эти мгновения мне хотелось вернуться в

прошлое на год назад и никогда не садиться в проклятую машину, никогда не

приближаться к чёртовому Акире Гото. Не было сил даже на то, чтобы закричать или

разрыдаться от безысходности. Остро в этой пустоте кричала мысль: «Мне здесь нет

места!». Не только рядом с этим человеком, не только в этом уютном тёплом и светлом

доме. Я проклинал собственную мать за побег, хоть и понимал, что сейчас вся вина

лежит только на мне. Налив себе ещё мятной водки и сделав несколько больших жгучих

глотков, я уставился перед собой на пробковую доску. Там прибавилось улыбчивых и

счастливых лиц. Я завидовал им. Проклятые боги, как никогда я ненавидел собственные

белые волосы, силы, таящиеся в крови, ненавидел за то, что глотнул горькую пилюлю

истины.

— Ты поступил правильно, — негромко произнёс дух, и я ощутил холод на собственном

плече, но легче от него не стало, — я уважаю твоё решение.

— Катись в Пустоту, — сквозь зубы прорычал я, пытаясь смирить пропасть боли, что

затягивала меня в себя, — вместе со своими магами, изгнаниями и богами. Будьте вы

все прокляты.

Хранитель замолчал, холод отпрянул, но легче не стало. Я залил в себя оставшийся

литр сладкой дряни, давясь ей до тошноты, до безумной пляски предметов перед

глазами. Незаметно для меня заведение закрылось, и более никто не шуршал по углам

тряпками и швабрами, погасили свет. Наперекор головокружению я добрался до

ближайшего кресла и рухнул в него, хоть и понимал, что не имею права даже

находиться здесь, не то что спать. В полупьяном бреду мне слышалось и виделось, как

кто-то рычит, как разговоривают двое мужчин, похожих на ожившие тени, как лес у

поместья Акиры мертвенно и тихо дышит, как гудит склеп бога Смерти, как со всех

сторон испепеляет взгляд жестоких ястребиных глаз и пара других — хищных, глубоких, как два тёмных аметиста. Снилось, как потоки мрака в диком вихре кружатся по

улицам, точно коршуны, выискивающие жертву поаппетитнее; как старшеклассники

шпыняют меня изо дня в день; как мать с виноватой и нежной улыбкой смотрит на меня, поглаживая щёку, покрасневшую от удара отца; как брат, испуганный и притихший, словно ждёт чего-то от меня.

Просыпался я медленно, с трудом, буквально выдёргивая себя из болота кошмаров. Тело

не слушалось, и я тяжело выпрямился, вяло наблюдая за тем, как с меня сползает плед

и падает на пол. Я продрог до костей, чувствовал себя отвратительно, а в кармане

надрывался мобильник.

— Алло? — хрипло отозвался я, потирая глаза.

— Доброе утро, соня, я уже полчаса тебе звоню, — бодрый голос Ричарда ударил по

слуху, я поморщился, но сдержал болезненный вздох. — Я тут через знакомых нашёл

человека, который продаёт машину. Не через автосалон, но тут такая красавица, что

ты буквально обязан взять, иначе я просто отъем тебе голову.

— Если она тебе так нравится, я разрешу иногда трогать её руль, — сонно и не

слишком приветливо отозвался я, пытаясь побороть тошноту. — А что, срочно ехать?

— Конечно! Да её с руками оторвут, боюсь, если я тут дежурить не буду.