Эффект Достоевского. Детство и игровая зависимость

Рассуждая о «компульсивных игроках», Олдман тоже утверждает, что для понимания игрового поведения – в том числе и патологического – необходимо учитывать, что оно является социальным (и социально значимым) событием. Он цитирует классическую формулу Ирвинга Гофмана, который сказал, что игроки – это люди, которые хотят быть «в гуще событий»:

Гофман утверждает, что элемент неуверенности, свойственный игре, позволяет человеку продемонстрировать <…> силу характера. <…> Для Гофмана главные элементы игры в казино – это игрок, неизвестность и аудитория. Однако действие заключается не только в этом, особенно учитывая обстановку <…>, в которой уже сложилось ядро «постоянных посетителей», а крупье и игроки отлично изучили друг друга [Oldman 1987: 364].

Таким образом, игра – это противостояние со случаем, принявшее организованную социальную форму. Подобной точки зрения придерживается Мэлаби, описывая игроков в кости, за которыми он наблюдал в Греции. В их игровом поведении заметны похожие тенденции:

Подобно пуританам Макса Вебера, греческие игроки читают в случайных комбинациях костей мимолетные намеки на свое положение в мире: простирается ли на них благодать, хотя бы на мгновение. Поэтому то, что стоит на кону, не имеет никакого отношения к «развлечению», «досугу» или «приятному времяпрепровождению». Многие игроки испытывают экзистенциальную связь с игрой, подобно главному герою романа Достоевского «Игрок» [Malaby 2007:99].

То, что со стороны кажется зависимостью, изнутри воспринимается как преданность, самоотверженность или ревностное служение. В таком случае сама идея «зависимости» превращается в социальный конструкт – воображаемое состояние потери контроля, – навязанный экспертами, подходящими к социальному поведению с медицинскими рамками. Кингма пишет об этом: «Игрока называют зависимым только с того момента, как на него приклеивают этот ярлык. Считается, что важную роль играет степень пристрастия к игре и социальная легитимность игр» [Kingma 2010: 17]. В настоящей книге мы утверждаем, что существует феномен, который удобно рассматривать как «зависимость», хотя он далеко не так прост. В то же время мы разделяем точку зрения Кингмы, что игровое поведение, в том числе и патологическое, необходимо анализировать в его субкультурном и историческом контексте.

Позднейшие объяснения игрового поведения Достоевского

На протяжении значительной части XX века в психоаналитическом подходе к игромании по-прежнему господствовала теория Фрейда. Так, ее важность подробно описывают Болен и Бойд в своем обзоре литературы по вопросу игромании, выпущенном в 1968 году (то есть спустя сорок лет после публикации знаменитого эссе об игромании и отцеубийстве). Кроме того, они рассматривают работы Эдмунда Берглера, психотерапевта середины XX века, который разделял точку зрения Фрейда и полагал, что патологический игрок играет ради проигрыша и связанного с этим чувства вины.

Ричард Розенталь и Рагл справедливо указывают, что Фрейд и Берглер сыграли важную роль в формировании психодинамического подхода к игровой зависимости: