Эффект Лазаря

Ну, Томик! С кем она только не беседует, будучи подшофе. Я не спросила, прочухал ли дядя Жора, что мать не просто под хмельком бывает, а постоянно пьянствует.

– А знаешь, – продолжил он, – я давно уже пришел к выводу, что сглупили мы с твоей матерью капитально. Нам надо было вступить в законный брак, мы бы и до сих пор жили-поживали. В этом был бы большой смысл. Мы с самого начала допустили роковую ошибку: стали жить на два дома. Этого нельзя было делать. Может, мы охладели друг к другу, но все равно были близкими людьми, ближе я потом не нашел. И моей вины тут больше. Томик ведь так и не выросла. Есть такие женщины – девчонки, фантазерки. Не всегда игру от жизни отличают. Иногда заигрываются. И тут их надо пожурить, а иногда и по заднице надавать.

Что ж, мать у меня женщина-девчонка, отец – певчий дрозд, он же славный птах, ну а я, так уж получается, – крючок для кепки. И все бы ничего, если бы мать не заигралась с алкоголем. Но надавать ей по заднице задача не для меня.

Почему-то вспомнила Цыпу-Дрипу. Вот обрадуется, если я испарюсь, сгину, рассеюсь, как сон, как утренний туман.

Со слов Кости я знаю, что в последние дни дядя Коля вспомнил, как лежал в больнице, у него был сепсис, и дела плохи. Он понимал, что может умереть. Температура была предельная, но сознание достаточно ясное. И он решил: если повезет выкарабкаться, он будет жить совсем иначе, станет другим человеком. «И что ты думаешь, сказал дядя Коля, – я выжил и не стал жить иначе, я ничуть не изменился».

Зачем он вспомнил об этом перед смертью? И что хотел изменить? Человеку всегда есть что изменить или поправить.

Я хочу вернуться домой, я буду больше ценить жизнь и внимательнее относиться к близким людям. И к дальним тоже. Я поправлю то, что еще можно поправить. Я выйду замуж за Макса и рожу ребенка.

О замужестве возникло в голове без всякого моего участия. Должно быть, это решение сидело у меня в подкорке.

Я ревела-ревела и не запомнила, как заснула и долго ли спала, но никаких ужасов не снилось. Отец вроде бы снился, в образе Гии – певчего дрозда. Он мчался по лестнице, чтобы в последний момент успеть подскочить к своим ударным инструментам и оттарабанить в финале положенную дробь.

Как нестерпимо громко она звучала! И вдруг я словно очнулась после обморока, мелькнула безумная мысль: Костик пришел меня освобождать.

Нет, мое положение ничуть не изменилось и даже ухудшилось, потому что теперь уже вряд ли я смогла бы заснуть и даже задремать. А грохот, разбудивший меня, был громом. Небо полоснула молния, снова прогремело, и все насухую.

Пыталась встать, а ноги, словно ватные, не держат. Размялась, занялась туалетом, потом пробежкой по квартире. Напилась воды, чтобы заполнить голодный желудок. Стояла у окна и смотрела на безжизненный пейзаж. Пройдут месяцы, кто-то получит ордер на эту квартиру, а в ней разложившийся мертвец, то есть я. Впрочем, и без мертвеца жить в этом сверхгигантском улье тошно.

Начался дождь. Заняться нечем, только в окно смотреть. Взялась подпиливать ногти. Слонялась по комнатам. Оказавшись возле входной двери, поковыряла пилочкой для ногтей в замочной скважине, просто так, от безделья. Потом принесла ключи от своей квартиры и сунула туда главный, но он в скважину не влез. Сунула другой, от второго замка, которым пользуюсь, уезжая надолго. Этот провалился слишком далеко, а когда я его вытаскивала, будто зацепился, встал на место. Не веря в невозможное, я тихонько-тихонько попыталась его повернуть, и он пошел. Толкнула дверь, и она открылась.

Гроза ушла, но с неба лило. Грязная и промокшая, я бежала напролом по скользким глиняным ухабам, рыдая, икая, причитая. Никто меня не мог видеть и слышать. Перемахнула через железнодорожные пути, через канаву с тухлой водой, продралась сквозь заросли будыльника. И вот оно – какой-то парк, тропинки, асфальт, автобус, метро, родная Карповка. Не может быть! Я дома!

43

Лечу по лестнице и думаю, хорошо бы никто из соседей не вышел. И вдруг вижу: на моей двери белая полоска бумаги с печатями. Срываю бумажку, дверь не заперта. Сердце бьется, как загнанный зверь. Осторожно заглядываю в квартиру.

Господи, во что она превращена, уму непостижимо! Я только в кино такое видала. Все вверх дном: мебель опрокинута, шмотки из ящиков выворочены, кое-что побито. А сверху все присыпано черным порошком. Но больше всего меня расстроил расколотый на две половинки глобус. Села на пол рядом с ним и заревела. И тут, здрасьте-пожалуйста – я же дверь за собой не закрыла! – соседка Люба нарисовалась, новоиспеченная пенсионерка и общественница. Тетка она хорошая, но какого черта приперлась?! Впрочем, оказалось, что она тоже участница событий.