Эффект Лазаря

Посетил места проживания предков на Украине, слободу Алексеевку (по старому – Алексеевскую), очень богатое торговое село недалеко от станции железной дороги, с двумя церквями, где служили наши предки, а также город Змиев с четырьмя церквями, в одной из которых служил родной брат питерских Самборских. Смотрел ли он церковные книги, встречался ли с жившими на Украине родственниками и в каком году состоялась поездка – неизвестно. На кладбище Алексеевки было много (до революции!) могил Самборских».

Мы собрались перенести рисунок древа на новый ватман, только без призрачной, зеркальной части, на которую не хватило бы бумаги, и дополнить его появившимися после войны ветками и яблоками. Переводили на кальку, накалывали рисунок тоже через кальку, как старые иконописцы, потом обводили, пририсовывали, раскрашивали. Все это заняло почти весь день. Результат был не сногсшибательный, но приемлемый.

– А что это за нижнее дерево? – спросила Шурка.

– Там тоже люди, наши родственники. Они нам не знакомы, а потому безымянны.

Шурка, довольная, унесла с собой новое, дополненное древо. 53

Состоялся первый урок по сурдологии. Моя учительница – натуральная Тортилла: дискообразное туловище, маленькие глазки-буравчики, нос вперед, скошенный подбородок.

Я неосторожно поинтересовалась, скоро ли смогу применить полученные знания на практике. Тортилла сочла мой вопрос чуть ли не оскорбительным, вытянула шею из панциря и язвительно сообщила: читать по губам очень сложно, нужно иметь определенный талант, и вряд ли я вообще научусь этому. Хорошее начало!

Далее я узнала: визуально, по положению губ, мы способны распознать всего двенадцать звуков, остальные определить невозможно.

– Это хорошая новость или плохая? – спросила Тортиллу.

– Ваш вопрос – насмешка? – осведомилась она в свою очередь.

– Крик души.

Это и в самом деле не смешно. Однако я почувствовала, что новость эта плохая наполовину, когда я узнаю все до конца, она окажется окончательно плохой.

Мы хором говорили «а» широко открывая рот, «о» – чуть меньше и наконец, сжав рот до размера куриной гузки и вытянув губы, тянули «у-у-у». Глядя друг на друга, шлепали губами:

– Па-па-по! О! Пу-у! Ба! Бо! Му-у-у! Ба-ба! Бо-бо! Бу-ка!

И все в таком роде. Когда Тортилла удалилась, унеся в черепашьем клювике восемьсот рублей, я выпила кофе и еще час выделывалась перед зеркалом, корчила скверные рожи и издавала мерзкие звуки – готовила домашнее задание. Включила «Вести» без звука. Ничего из сказанного диктором не поняла.

Ё-Кэ-Лэ-Мэ-Нэ-э-э! По-о-па! Если не сказать хуже. 54

Руководство «Большого Брата» наконец-то добилось перепланировки двух, купленных для нашего филиала, квартир. Теперь от нас должны были пробить дверь в соседнюю квартиру, где ремонт уже заканчивался. Сначала меня хотели отправить в отпуск, но в результате я вместе со своей работой переехала домой и была очень довольна. Я не могла находиться рядом с Гениями.

Работала я, когда было настроение, остальное время бродила по квартире с зеркалом в руках, пучила глаза, разевала рот, словно рыба-кит, и гаркала: «Ба-а-а! Ба-а-ба!», изнеможенно стонала: «О-о-о!». Пищала, как мой заведенный будильник: «Пи-пи. Пи-пи. Пи-пи». Потом смотрела беззвучные «Вести» и не могла понять, чего дикторы бают.

Макс перевез мамушек в город, потому что у Ма кончился курс реабилитации, а стоимость квартиры на летний сезон возросла в несколько раз. Я была у них в гостях на Охте, балдела от Шопена, алчно рассматривала старые фотографии, представляя, как бы их оживила программа, и вообще рассматривала все подряд, слушая то, что мне всегда нравилось: истории о вещах.

– А этот туес сделала мать Максимилиана Волошина, Елена Оттобальдовна, – сказала Ма. – Этот простой, а в Коктебеле мы видели разные, очень искусные, с резьбой, изумительные.

Может быть, туес и был простым, но сделан был на удивление мастеровито и аккуратно, причем сам материал представлялся невозможно грубым для женских рук: толстая береста, еще толще отделка краев самого цилиндра, дно деревянное, а замок из круглых фестонов так совершенно пригнан и закрыт, будто из теста слеплен. Туес был очень твердым и, казалось, окаменел за долгие годы.

– Ты была когда-нибудь в Коктебеле? – интересуется Макс и читает: «Дверь отперта. Переступи порог. Мой дом раскрыт навстречу всех дорог…»

Чьи это стихи, можно не спрашивать. И чей это дом, я тоже догадываюсь. А история, связанная с туесом и домом Волошина, такова.