Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

В «Клопе» я впервые поняла, как тесно мне в романтическом амплуа! Поняла, что я – лирико-драматическая балерина <…>. Словом, сейчас я страшно благодарна Якобсону за то, что он тогда поверил в меня помог мне почувствовать мои внутренние ресурсы.

Меня не надо было тормошить – сил было столько, что меня распирало от них, и хотелось все пробовать, всю себя излить без остатка в танце <…>. Якобсон дал мне шанс освободиться от скованности и необъяснимого стыда, мешавшего раскрыться [Макарова 2011: 94].

Помимо того что Якобсон в «Клопе» открыл Макарову для самой себя и расширил ее горизонты как балерины, он подошел к грани дозволенного, показав советских партийных боссов и высокопоставленных деятелей советской культуры в образе декадентствующих и невежественных в культурном отношении людей-насекомых, ползающих по сцене в продолжение всего повествования.

В сущности это они, в личине партийных боссов и ревнителей идеологической чистоты в искусстве, навязывали ему свои ретроградные вкусы и мешали реализоваться его драгоценному таланту. Их-то в «Клопе» он и взял под сатирический прицел. Он был безудержно смел в этом балете – чего стоило выволоченное на пуританскую Кировскую сцену огромное брачное ложе под розовым атласным одеялом, где, точно какие-то гигантские насекомые, копошились в любовном дуэте мой обманщик-жених Присыпкин и его новая подруга. А сцена свадьбы!.. С бутылками, окороками, цветочными горшками! Под фокстротный стрекот двигался жирный свадебный кортеж с вихляющими толстыми задами! Сколько в этом было раблезианского юмора и злой издевки! [Макарова 2011: 92].

Такова якобсоновская картина НЭПа, которая разыгрывается под прожекторами, подсвечивающими сверху исполнителей пошлых песенок и декадентских плясок под звуки фокстрота.

Критик Галина Добровольская отмечает, что сцена свадьбы в балете была задумана как революционная, «красная» свадьба. Она описывает шествие по сцене мещан, несущих огромные куски ветчины и бутылки вина, на фоне сцен русской революции и Гражданской войны, включая убийство красноармейца и коммуниста [Dobrovolskaya 1998: 412]. Как и в «Спартаке», грандиозный по масштабу социальный конфликт распадается здесь на более мелкие личные истории, пока наконец муж и жена не оказываются чужды друг другу по политическим мотивам, как будто именно открытый конфликт, а не его политическое решение, является самой долговечной частью революций.

С одной стороны, «Клоп» кажется послереволюционной инверсией «Спартака», особенно его начало, где марширующие толпы землевладельцев, купцов, фабрикантов и священников противопоставляются отрядам балтийских моряков, пехотинцев и рабочих, марширующих против них, с Поэтом в их рядах. В «Спартаке» флирт между Эгиной и Гармодием разыгрывался на фоне танцовщиков, эстетично расположившихся на диванах, тогда как в «Клопе» для сцены брачной ночи Якобсон поставил в центр действия непомерно разросшуюся кровать. Громов описывает любопытный момент, иллюстрирующий отношение коллег Якобсона к появлению кровати, с участием художественного руководителя Кировского театра Константина Сергеева и ведущего грузинского танцовщика и балетмейстера (и бывшего танцовщика Кировского театра) Вахтанга Чабукиани.