Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Якобсон хотел, чтобы Дмитрий Дмитриевич приехал в Ленинград и посмотрел «Клопа». Но к тому времени Шостакович был уже очень болен: его сердце [быстро отказывало]. Якобсон, вооружившись магнитофоном и партитурой «Клопа», отправился к Шостаковичу. Он рассказал о своих проблемах с цензурой и об утверждениях чиновников, что использование Якобсоном русских народных песен бок о бок с музыкальными фрагментами Шостаковича – оскорбление для композитора. Возможно, он даже танцевал некоторые части балета. Шостакович в ответ дал ему письмо, в котором не только разрешил Леониду Вениаминовичу использовать его музыку по своему усмотрению, но и выразил гордость и счастье, что хореограф такого уровня, как Якобсон, выбрал его музыку для своих балетов[268].

«И когда мы пошли на четвертое или пятое обсуждение “Клопа”, Л. В. положил это письмо в карман, – вспоминает Ирина. – Там уже были обком, горком, райком, местком, то есть всевозможные “…комы”» [Якобсон И. 2010: 21]. И снова их нападки были направлены в основном против музыки. С удивительным хладнокровием Якобсон достал письмо Шостаковича и положил его на стол перед женщиной из местного обкома, возглавлявшей комиссию, сказав: «Прочтите». Она прочитала и позеленела от ярости. Затем она ответила, обратившись к нему даже не «товарищ Якобсон», а просто «Якобсон»:

«Якобсон, это незаконный удар ниже пояса!» Встала и пошла к двери. И все за ней. А Л. В. начал кричать им вслед, как никогда еще ни на кого не кричал: «Хамелеоны! Бездарные ничтожества!..», в общем, подобными словами. Он кричал, а я его держала, чтобы он не побежал за ними… В результате мы получили разрешение показывать «Клопа» [Якобсон И. 2010: 21].

«Двенадцать»