Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Любопытно следующее совпадение в творчестве Якобсона и Баланчина: последняя крупная постановка Якобсона, как и Баланчина, назывался «Моцартиана». Он был поставлен в конце 1974 года для его собственной труппы и соответствовал якобсоновскому духу переосмысления хореографии исходя из музыки. «Моцартиана» стала своего рода прощанием Якобсона. Она состояла из пяти миниатюр, первая из которых была поставлена на фрагмент симфонии Гайдна «Сюрприз», а остальные – на фрагменты из различных концертов Моцарта. Полная хореография, которая была утеряна и никогда не снималась на пленку или видео, по сообщениям, была одной из самых сложных у Якобсона; только пять самых продвинутых танцовщиц в его труппе могли исполнить «Женские вариации» – серию из пяти сольных вариаций, по одной от каждой из пяти танцовщиц, которые появлялись в третьей части. Остальные части назывались «Сюрприз», «Секстет», «Мужские вариации», «Менуэт» и «Па-де-де» на музыку Моцарта. Ирина вспоминает, что, как и в большинстве работ Якобсона, именно наслаждение музыкой Моцарта вдохновило его начать собирать эти маленькие бусинки красиво сформированных танцевальных миниатюр в «Моцартиану»[370]. Этот балет также можно расценивать как жест в сторону барочных истоков формы – гипотетическую планку, с помощью которой он мог измерить, насколько далеко он продвинул балет в модернизм, через танцы, отвечающие музыкальной точности и спокойной фразировке музыки Моцарта.

Для Якобсона открывались возможности и в других местах. Фурцева покончила с собой в октябре 1974 года, и ее преемником стал П. Н. Демичев, культурный человек, которому было интересно то, что делал Якобсон. После возвращения из Италии Якобсон встретился с Демичевым, чтобы обсудить возможность зарубежного турне своей труппы. На встрече Демичев был вежлив и пообещал прийти посмотреть спектакль «Хореографических миниатюр». Когда труппа дебютировала в Москве 1 сентября 1975 года, Демичев действительно был в официальной ложе зала Кремлевского дворца съездов, чтобы посмотреть спектакль. Это был первый случай, когда министр культуры СССР увидел хореографию Якобсона после десятилетий цензуры. Менее чем за месяц до этого, 9 августа, Якобсон был потрясен смертью Д. Д. Шостаковича, и тогда Ирина впервые увидела, как Якобсон плачет. Сорок пять лет назад Якобсон и Шостакович вместе начали свою карьеру с «Золотого века» – в эпоху, которая не была золотой для таких передовых и одаренных художников, и теперь они оба завершали свою жизнь с нереализованными амбициями.

Перед началом программы «Хореографических миниатюр», на которой присутствовал Демичев, Якобсон за кулисами попросил директора театра, чтобы его отвели в ложу Демичева, когда тот придет. Директор театра отклонил просьбу Якобсона, пренебрежительно сказав ему, что никто не может посещать министра в его специальной ложе в театре. Через час, в первом антракте, директор прибежал за кулисы в поисках Якобсона, чтобы сказать ему, что Демичев спрашивает его. Так что Якобсон и его 22-летний сын Николай смотрели остаток концерта «Хореографических миниатюр» из ложи министра культуры – с того же ракурса, что и главный советский культурный цензор. Такая близость была немыслима на протяжении всей профессиональной жизни Якобсона. Демичев восторженно отозвался о работе Якобсона, отмечая ее оригинальность и гениальность. «Я никогда не видел ничего подобного», – с благодарностью сказал он. Позже Якобсон передал Ирине обещание Демичева, что с этого момента он будет единственным цензором балетов Якобсона – обещание, которое, несмотря на очевидный намек на возможность продолжения цензуры, было утешительным.