— Ну что ты, милая, что ты! — мать попыталась обнять Натали, осторожным движением вынимая медведя из рук дочки. И с удивлением заметила, как та, перестав рыдать, мертвой хваткой вцепилась в игрушку и, насупившись, смотрит на нее с яростью и отчаянием.
В голове Натали настойчиво звучала эта фраза, как единственное спасение от страшной беды, которая вот-вот наступит. И она наступила! Жестокое и страшное существо, которое жило в складках лица матери, проявилось, словно почувствовало наиболее благоприятный момент для своей разрушительной силы.
— Я тут переживаю, думаю, что ты раскаиваешься, а ты мне решила спектакль устроить?!
Неожиданно демон исчез, будто бы надел на себя маску — привычное, со знакомыми острыми и опасными чертами, лицо матери.
Натали знала, на какую маску и как нужно реагировать, чтобы уменьшить риск — где нужно заплакать, где виновато понурить голову, а где и вовсе сесть на пол и беззащитно сжаться. Мама последнего очень не любила, и неоднократно после этих сцен в разговорах с отцом упоминала неприятную и какую-то мрачную фразу: пора отвести ее к матушке. Вот и сейчас страшно-неприятный стук материнских туфель об пол вызывал жуткое, тошнотворное ощущение этой опасной фразы.
— Я заберу у тебя твои любимые игрушки, если ты не будешь прибираться в комнате. Приберешься — играешь, не приберешься — будешь наказана!
Ясная до остроты мысль коснулась разума Натали. С каким-то страшным смирением, обреченно согласилась она с тем, что теперь придется жить в вечном страхе. Матери как всегда удалось вытащить из головы Натали на поверхность ту мысль, которая была наиболее ужасна.
В любой момент, в любой день и в любой час она могла лишиться единственного и самого дорогого в жизни!
— Папа ждет тебя в машине, чтобы через пять минут ты была одета и с портфелем в руках!
Уже подходя к двери, мать добавила:
— Кстати, юбку свою ищи в коридоре, там, где ее и бросила вчера!
В том, что юбка специально спрятана в коридоре, Натали была полностью уверена и даже знала, для чего это было сделано! Она потратит на ее поиски все отпущенное ей время и так и не найдет, а потом придет рассерженная мама, достанет юбку из какого-нибудь незаметного угла — она уже проделывала такое несколько раз, — и тут мать… Дальше мысли у Натали теряли ясность и путались.
На вялых от тяжелого предчувствия ногах, осторожно и недоверчиво осматриваясь по сторонам, она прошла в коридор и сильно удивилась: юбка была бережно сложена и лежала на тумбе!
Неведомые темные силы играли по своим жестоким правилам: издевательства над Натали должны быть настолько утонченными и изощренными, чтобы окружающие ничего не замечали, а если и заметят, то для их оправдания всегда найдутся естественные причины. А главное — они должны быть неожиданными и разнообразными, чтобы Натали ни в коем случае к ним не привыкла. Она и не привыкала. Она часто забывала о самых простых вещах — например, что одежда должна быть обязательно сложена на стуле, или что надо положить тетрадку в портфель, когда сделала уроки, — и каждый раз бывала жестоко наказана. Непременно всплывало что-то новое, к чему она совсем не была готова.
В тот момент, когда Натали увидела свою юбку, она вдруг услышала чудесную небесную музыку, словно тихий тонкий голосок тихонько пел невыразимо прекрасную песню. Ей стало хорошо и спокойно, и даже подумалось, что она живет в этом мире не зря. Хотелось, чтобы эта песня звучала вечно, но Натали усилием воли оборвала музыку, и еще одна тонкая струна исчезла из ее души, как будто умерла какая-то часть неведомого никому, даже ей самой, чувства. Натали рассуждала так: «Если я что-то убила в себе прекрасное, это значит, что я себе сильно навредила и, может быть, злые силы, эти ужасные жизневысасывающие черви, хоть ненадолго оставят меня в покое. Ведь я частично выполнила их работу и сделала эта сама, что для человека значительно хуже! Ну ведь хуже, когда сама?..»
Краем своего сознания эта маленькая девочка догадывалась о страшной правде: те струнки в своей душе, которые она так неумолимо обрывает силой воли, неизменно приведут ее туда, где она может ослепнуть, замерзнуть — или случится еще что пострашнее.
Эта мысль вызвала слезы, которые, однако, задержались где-то в груди, не дойдя даже до горла. Привычка.