Ефим Сегал, контуженый сержант

– Мужчины! Мужчины! Ну что у вас за привычка забираться в дебри?! Примитесь-ка за цимес!

Ефим пришел в редакцию раньше других сотрудников. Достал из ящика несколько писем – ничего существенного. Взялся за чтение свежих номеров газет и вскоре отложил их. Мысленно вернулся к истории с Нагорновым, его гибели, похоронам. Неужели виновные – Крутов, Смирновский – не будут призваны к ответу, не понесут наказания?.. Погруженный в размышления, не услышал, как вошла новенькая сотрудница, Надя Воронцова. Она поздоровалась с ним.

– Здравствуйте, – ответил он машинально, мельком глянув на нее, и продолжал думать.

Надя сняла телефонную трубку и начала с кем-то громкий, очень оживленный разговор. О чем? Ефим не прислушивался. Звуки высокого девичьего голоса долетали до него пулеметной дробью, раздражали, мешали сосредоточиться. Он не выдержал:

– Извините, вас, кажется, Надей зовут? Вы не можете убавить громкость?

Она была так увлечена беседой, что не услышала замечания и продолжала тараторить.

– Надя, а Надя! Товарищ Воронцова! Я к вам обращаюсь. Говорите, пожалуйста, потише. Вы мешаете мне работать, – раздельно и сухо попросил Ефим.

– Вы что-то мне сказали? – откликнулась она, услышав последние слова. – Это не тебе, Коля, это наш сотрудник… погоди минутку! – Надя повернула к Ефиму голову, украшенную двумя косами, уложенными венком, устремила на него безразличный взгляд серо-голубых глаз.

Ефим повторил просьбу.

– Разве я вам мешаю? Вы сейчас ничего не пишете, сидите так, без всякого дела.

– А вы не допускаете, – съязвил Ефим, – что иной раз человек трудится невидимо, то есть думает?

Она чуть смутилась.

– В таком случае извините… Пока, Коля, до вечера, – сказала в трубку. – Передайте, пожалуйста, редактору, – попросила Ефима, – что я пошла по цехам.

Стуча каблуками грубых туфель кустарного производства, она удалилась. Ефим посмотрел ей вслед. Чем-то непонятно приятным повеяло вдруг на него от ее стройной девичьей фигурки, которую не смог испортить даже убогий наряд – плюшевая кургузая жакетка, грубошерстная юбка. Внешне, с первого взгляда, Надя ему не понравилась, совсем не в его вкусе, несмотря на то, что блондинка… и эти ее веснушки-конопушки, и, к тому же, сорока-тараторка! Откуда выкопал Гапченко этот экземпляр? Но наперекор всему, несколько минут назад пахнуло от нее на Ефима будто бы мягким теплом… на мгновение. Но мгновение запомнилось.

Вскоре почти одновременно пришли редактор и остальные сотрудники. Гапченко пригласил всех к себе. Приближалась двадцать восьмая годовщина Октябрьской революции, следовало обсудить содержание праздничного и предпраздничных номеров газеты, составить план, распределить задания.

Гапченко окинул взглядом собравшихся сотрудников.

– Где же наша новенькая, Воронцова? – обратился он к Ефиму. – Ты вроде раньше пришел.

– Она ушла в цех, просила сказать вам.

– Ладно. Передашь ей задание. Кстати, поможешь ей, это твоя секретарская обязанность.

Обсуждали, предлагали, спорили… Планерка затянулась. Ее прервал телефонный звонок.

– Слушаю, – недовольно отозвался Гапченко, – слушаю!.. A-а! Здравствуйте, Иван Сергеевич!.. Да-да! Сейчас иду… С Сегалом? У нас оперативное совещание… Хорошо, отложим. Слушаюсь.

В кабинете Смирновского они увидели кроме него Дубову и секретаря партбюро крутовского цеха. Смирновский показал вошедшим волчий оскал, что означало улыбку. Дубова кольнула рысьими глазами, секретарь цеховой парторганизации, полный, бочковатый, жирно надулся.

– Ну, здравствуйте! – холодно, несмотря на оскал, приветствовал Гапченко и Сегала Смирновский. – Присаживайтесь. Знаете, зачем я вас позвал?

Редактор отрицательно покачал головой.

– Дело важное. Вы знакомы с товарищем Ивановым?

– Знакомы, – в один голос сказали Гапченко и Сегал.

– Нехорошие блины получились с Нагорновым, – оскал мелькнул на мгновение. Ефима покоробило: Смирновский даже не употребил обязательный в таких случаях термин «покойный». – Товарищ Иванов, – продолжал парторг, – сообщил нам, что по цеху Крутова поползли слухи-мухи. Дескать, Михаил Тарасович Нагорнова в могилу свел. Верно я говорю, товарищ Иванов? – Тот молча кивнул. Смирновский снова блеснул волчьим оскалом, пытаясь изобразить улыбку. – Поскольку товарищ Крутов резковат на язык, в цехе слухам верят. Народ волнуется. Слухи-мухи, – Смирновский поиграл желваками, – могут поползти по заводу. И тогда… Понятно?! – Смирновский уперся сверлящими глазами в Гапченко и Сегала. – Коротко говоря, посоветовались мы тут с товарищ Дубовой и решили: приказать редакции поместить в ближайшем номере многотиражки небольшой критический матерьяльчик в адрес товарища Михаила Тарасовича Крутова. (При упоминании Крутова голос Смирновского теплел, сколько мог). Нагорнова не упоминать, ни-ни! И об истории с ним – ни гу-гу! Понятно? – Смирновский обратил оскал к Ефиму. – Поручить написать этот матерьяльчик спецу по уколам и подножкам корреспонденту Сегалу. Под ответственность Гапченко. Действуйте! Пишите, что приказано и как указано. Срочно! Народ надо успокоить, ясно?