Ефим Сегал, контуженый сержант

– Угадали. Но прежде хотел бы узнать о нем, как можно больше. Я к вам прямо от него, имел честь познакомиться. У меня возникло два вопроса.

– Хотите, скажу, какие? – перебил Родионов. – Первый: что собой представляет Савва Козырь? Ответ вы надеетесь найти в документах личного дела, правильно говорю?

– Вполне, – подтвердил Ефим.

– Второй ваш вопрос: если Козырь такой фрукт, как вы думаете, то каким образом очутился в кресле помдирекгора? Не ошибся?

– Совершенно точно, – смеясь ответил Ефим, – дивлюсь вашей проницательности.

– При чем тут проницательность? Я не вчера родился, пора и умишка набраться… Дело Козыря можете не изучать: я знаю Савву давно, с детства, лет двадцать на одной улице жили… Анкетные данные? Они у него вполне подходящие: социальное происхождение – рабочий, социальное положение – служащий, член ВКП(б) с 1925-го года. Образования, правда, маловато – начальная школа. До революции работал токарем здесь же, на заводе. В Гражданскую вступил в комсомол, воевал. Вернулся на завод. Вступил в партию. Кадров тогда не было, назначили его на хозяйственную работу… Вот он и хозяйствует с тех пор.

– По форме вроде все на месте. А по существу?

– В том-то и дело, – с горечью сказал Родионов, – что в существо никто и никогда не вглядывался, избаловался он на хозяйственных должностях. Выродился из рабочего в черт-те кого, да кому до этого дело? Пристрастился к водочке, докатился до растраты. Года два отбывал наказание в местах не столь почетных.

– Теперь понятно, откуда у него блатное выражение – «на пушку берете», – усмехнулся Ефим.

– Так он и сказал?

– Слово в слово.

– Ну и Савва!.. В 1933-ем его восстановили в партии. Говорят, какой-то сильный человек помог. С тех пор Савва Григорьевич опять благоденствует! На фронт не попал, бронь получил: умеет угодить начальству, с одного взгляда желание угадывает. В лепешку расшибется, а прихоть шефа ублажит. Многие таких любят. И если при том закон подомнет – сразу за широкую спину прячется, значит – неуязвим… Пожалуй, все. Будете смотреть личное дело?

– Нет, вы сказали гораздо больше, чем я узнал бы из документов.

– Хорошо. Теперь, Ефим Моисеевич, второй ваш вопрос. Не так уж трудно догадаться, кто благоволит Козырю, кто взял его себе в помощники.

– Директор завода Мошкаров?

– А у кого же еще на заводе такая сила? Одно слово – хозяин! Кто ему возразит? Завком, что ли? Так он у него карманный, петрушка на ниточке.

«Хозяин», «хозяин». Ефим старался вспомнить, где и когда он уже слышал это слово в похожей ситуации? И вдруг вспомнил: в сорок втором, на армейском пересыльном пункте. Тогда парторг части именно так назвал самодура майора Спиркина.

– А партком тоже у директора в кармане? – полюбопытствовал Ефим.

– Можно сказать и так. Сама Горина на заводе недавно. Члены парткома?.. Одни по инертности не хотят хлопот, другие – куском и должностью директору обязаны. Посмей они только пикнуть! Ефим задумался. Бывший рабочий, сын рабочего, член партии с большим стажем, Козырь, на самом деле – пьяница и растратчик. Как же этот факт вписывается в теорию о социальном происхождении и о кристальной чистоте члена ленинской партии? Нетипичный, единичный случай? В семье не без урода? Хорошо бы так! Но сколько раз уже Ефим натыкался на таких козырей в иных обличьях! И у тех были идеальные анкетные данные, а суть?..

– Что Ефим Моисеевич, нос повесили? Иль раздумали заниматься персоной Козыря? – Родионов смотрел на Ефима хитро, выжидающе.

Ефим молчал.

– Если раздумали – хорошо, одобряю. Воевать с Козырем – значит схватиться с самим Семеном Михайловичем Мошкаровым. А у того ой какие могучие заступники найдутся!.. Разгонитесь – и лбом об стенку… Подумайте, не торопитесь, таран здесь не пройдет. Повремените, присмотритесь… Тогда, может быть.

– Пожалуй, вы правы, Андрей Николаевич, – сказал, наконец, Ефим. – Спасибо вам за добрый совет, за подсказку. Я пока оставлю его в покое.

* * *

В редакции Ефим попробовал работать – не вышло, мысленно все время возвращался к разговору с Родионовым. «Рожденный ползать..», – с горечью сказал он о себе. Лицо его, не очень подвижное, выражало в этот момент и боль, и стыд, и бессилие. Вспоминая эту картину, Ефим старался понять: почему такой недюжинный человек как Родионов, сам, почти безропотно, относит себя к «рожденным ползать»… «Хозяин, – сказал он о директоре завода, – у кого еще такая сила, одно слово – хозяин». Такое, думал Ефим, естественно было услышать задолго до революции из уст работного человека, крепостного крестьянина – людей подневольных, зависимых, по положению – холопов-рабов. Октябрьский стобальный ураган должен был смести с лица страны «хозяина-барина», навсегда вытравить из рядового труженика страх перед властью, дабы перестал чувствовать себя скотом, который робко ежится от щелканья кнута, трусливо прячется поглубже в стадо себе подобных.