Ефим Сегал, контуженый сержант

– Вы что-нибудь слышали о Бабьем Яре? – нарушил молчание Наум Израилевич, обращаясь к Ефиму. – И знаете об Освенциме, Майданеке, Бухенвальде?.. Сколько же Гитлер за войну уничтожил наших братьев и сестер!.. Когда я беру в руки скрипку и начинаю играть «Плач Израиля», я оплакиваю безвинные жертвы, их предсмертные страдания, мученическую смерть… Не надо прятать слезы, молодой человек! Они текут из сердца, схваченного болью сердца. Не стыдитесь этих слез… И хватит печалиться, – совсем другим, бодрым голосом воскликнул он, – давай, Риточка, в честь нашей победы сыграем «Фрейлэхс»!.. Нет, сначала, пожалуй, выпьем по рюмочке вишневки! Ривочка, ставь бутылочку на стол… Беда – бедой, а праздник – праздником! Лэ-хаим, идн! Лэ-хаим!

Глава двадцать третья

После ухода Гориной с завода Сегала, к его удивлению, из редакции выдворить не спешили. Дубова о себе знать не давала. Гапченко своего отношения к Сегалу не изменил, только однажды сказал многозначительно:

– Трудно нам будет без Зои Александровны… – Ефим понял: говоря «нам», редактор имел в виду только его. – Держись, брат!

Итак, не очень-то уверенный в завтрашнем дне, Сегал продолжал работать в редакции. Критических материалов он не писал, пока… Последний его очерк – «Солдаты тыла» – пришелся по душе всем. Гапченко по этому поводу не без гордости заметил:

– Знаешь, и Марфа Степановна тебя похвалила.

– Да ну-у?.. – насмешливо удивился Ефим. – Скажите,

Веселая плясовая За жизнь пожалуйста!.. А как же насчет партийного долга солдат тыла? – съехидничал он.

Редактор поджал тонкие губы, сощурил за стеклами очков глаза, хмыкнул, промолчал.

Ефим притворялся. Он сразу обнаружил «ход конем», сделанный Гапченко. В передовой статье, написанной для номера, посвященного Победе, говоря о лучших рабочих, инженерах, техниках, редактор подчеркнул, что передовики производства, партийные и беспартийные, на протяжении всех военных лет самоотверженно выполняли свой патриотический, а стало быть, и партийный долг. «Ловко, – подумал Ефим. – Надо полагать, руководящее партсамолюбие Дубовой удовлетворено».

В августе сорок пятого года Ефиму предоставили отпуск, первый после войны. Как и чем заполнить выдавшиеся вдруг свободные дни, он сразу и сообразить не мог. И когда завком предложил ему путевку в дом отдыха, в тот самый цех здоровья, где несколько месяцев назад праздновали юбилей стенгазеты, он не отказался. «Место отличное – кругом леса, наконец-то нагуляюсь вдоволь».

Где и кем работает отдыхающий, в путевке не проставлено. По приезде Ефим отрекомендовался сменным мастером – так спокойнее: ни администрация, ни отдыхающие не проявят к нему особого интереса. Поселили его в комнате вместе с пожилыми рабочими – кузнецом и токарем. В первый же вечер, перед ужином, каждый из них достал из чемодана по бутылке разливной водки, пригласили выпить и Ефима: давай, сосед, с приездом и для знакомства. Ты из какого цеха?.. Из литейки? Сменный мастер?.. Стало быть, начальство, учтем… В следующий раз нас угостите, не откажемся…

Вечер выдался пасмурный, не переставая лил дождь. В такую погоду, как говорится, ни в лес, ни в поле. Уже знакомый Ефиму веселый массовик пригласил всех желающих в зал на танцы. Соседи Ефима после водочного знакомства отправились спать. Ефим со скуки пошел было в зал. Он сначала осмотрелся, нет ли знакомых: инкогнито – так инкогнито. Прошелся мимо танцующих, постоял – скука! И… ушел на боковую.

В последующие дни погода наладилась: в меру тепло, сухо, воздух – фимиам, наслаждайся, отдыхай, отрешись от всего… Но, Бог мой, какое же скверное здесь питание! Значительно хуже, чем он предполагал. Со стола не сходила квашеная капуста – обстоятельство, озадачившее Ефима: теперь август, обилие свежей зелени и овощей. Откуда взялась квашеная капуста?! Не иначе как прошлогодняя, догадался он. Видать, пищеблок здесь руководствовался пословицей: «Человек не скотина, все съест…» Капустноквашеное нашествие донимало отдыхающих: за завтраком капуста сдабривалась прозрачным ломтиком чайной колбасы, в обед – ложкой мясных волоконец. Если прибавить компот из сухофруктов и винегрет на ужин, то сим и исчерпывалось дневное меню.

Ни умником особым, ни прозорливцем быть не требовалось, чтобы увидеть и оценить размах здешних воров. Ефим это сразу понял, но бучу поднимать не захотел. «Ну их к лешему, – подумал он, – весь отдых пойдет прахом».

Но однажды соседи по комнате спросили его, какого он мнения о здешних харчах.

– А вы как считаете? – уклонился он от прямого ответа.

– Ни к черту не годится, – ругнулся кузнец, – к концу срока, глядишь, штаны с зада сваляться…

– Что поделаешь? – притворно посетовал Ефим. – Война только кончилась, продуктов мало, где их взять?

Кузнец посмотрел на него с возмущением:

– Чудак вы, право слово, чудак! Или прикидываетесь? Продуктов мало!.. Заметили отдельный вход сбоку нашей столовой?

– Не обратил внимания, – схитрил Ефим. Он и дверь видел, и кто входил и выходил, приметил.