Ефим Сегал, контуженый сержант

– Беда с тобой, Сегал, ей-богу! – в голосе редактора послышались раздражение и досада. – Неймется тебе! Мы ведь твердо договорились с тобой: пока критических материалов я от тебя не жду. Так нет же! Не доставало нам еще истории с домом отдыха! – Гапченко сжал пальцами лоб, долго молчал. Потом спросил: – Ты все там выяснил? Достоверно? Или так, поверхностные наблюдения взвинтили эмоции?.. Ты говорил о рабочих, твоих соседях по комнате. Так вот, есть мыслишка. Возвращайся туда. Напиши корреспонденцию обстоятельную, с фактами, фамилиями, именами, как полагается. Постарайся заручиться подписями тех двух рабочих, это очень важно, сам понимаешь. Торопиться с публикацией не будем. Попросим завком разобраться на месте. Так и для тебя, и для газеты лучше будет.

– Все это верно, согласен… Но от завкома проверкой сигнала наверняка займется Лисичкина. А у нее от тягот военного времени глаза давно жиром заплыли. Небось и она в доме отдыха недурственно пасется. Ждать от нее объективности?

– Ладно, может ты и прав. Сделай пока так, как я сказал. Авось найдем разумный выход. По административной линии это зотчина товарища Козыря? Верно?

Перед возвращением в дом отдыха Ефим позвонил Гориной на работу.

– Рада вас слышать, Ефим Моисеевич, что у вас новенького, хорошего? Как здоровье? – зазвучал в трубке дорогой ему голос.

Ефим вкратце рассказал о своих делах, не утаил намерения пощипать как следует жуликов из заводского дома отдыха.

– Снова вы за свое. Мы же с вами договорились: поменьше конфликтов, неуемный вы человек! Хватит, честное слово! – в сердцах выговаривала ему Горина. Но после небольшой паузы примирительно добавила: – Я понимаю вас… И все-таки, остерегайтесь! Будьте осмотрительны! Гапченко прав.

Разговор с Гориной ободрил Ефима. Он вернулся в дом отдыха с хорошим настроением и тут же написал небольшую корреспонденцию. Кузнец и токарь прочли ее, но ставить свои подписи почему-то не торопились.

– Чего вы боитесь? – спрашивал Ефим. – Я ведь подписал первым, видите?

– Печатать ее будут? – полюбопытствовал кузнец.

– Не сразу, не сразу, – успокоил Ефим, – после тщательной проверки. Скорее всего, ее вообще не напечатают, примут меры без публикации.

– Если так, я подписываю.

– И я.

Они аккуратно вывели свои фамилии. Ефим облегченно вздохнул.

– Да, чуть не забыл вас предупредить. Вы солидные люди, не болтуны, конечно, однако прошу вас о нашей затее никому ни слова. Невзначай проговоритесь кому-ни-будь, тот – другому, другой – третьему. Спугнем мошенников, а они быстренько концы в воду.

– За кого вы нас принимаете? – обиделись рабкоры поневоле.

– Извините, но это необходимость.

– Ладно уж. Понимаем.

В канун воскресенья пищеблок отличился особо. Отдыхающие ушли из столовой несолоно хлебавши. Ворчали, поругивали с оглядкой поваров, утешали друг друга:

– Ничего, скоро уедем отсюда, не стоит зря нервы дергать.

Кузнец, токарь и Ефим, сидевшие за одним столом, тоже отодвинули тарелки.

– Не горюйте, ребята! Будем сыты. Маша накормит, – загадочно произнес кузнец. – Чего смотрите? Удивляться будете потом. Ступайте в комнату, я живо!

Скоро кузнец появился с небольшой кошелкой в руках и словно фокусник, извлек из нее две кастрюльки, поставил их на стол, торжественно заявил:

– Подарок от уважаемой Марьи Петровны!

– От какой Марьи Петровны! – почти в один голос просили Ефим и токарь.

– Да наша, деревенская. Поваром здесь работает. Не хотелось мне с ней вязаться… срамно! А что поделаешь? Голод – не тетка! Ла-адно! Не жмите плечами! Дело сделано. Баланду брать не стал. А от тушеного мяса с гречневой кашей не отказался – грех! Тарелок нет – не надо, из общей посудины цеплять будем. Ложки и хлеб я захватил. Федя, ты вроде заначил поллитровку? Ну-ка, мечи ее на стол! Пировать будем!

Каша жирнющая, вкусная. На мясо повариха не поскупилась. Граненый стаканчик водки утроил аппетит. Но Ефим проглотил две-три ложки, больше не стал.

– Чего ж это вы? – удивился кузнец – Вкуснота!

– В душу не лезет ворованное.

Кузнец, отложив ложку в сторону, с обидой сказал:

– Я, товарищ Сегал, не воровал. Мне все это собственноручно дала Марья Петровна.

– Но она-то, ваша Марья Петровна, продукты украла у отдыхающих, – укоризненно заметил Ефим. – Выходит, и мы приобщились к жуликам.

– Эх, милай! Какие мы с тобой приобщители-прихлебатели, – неуклюже скаламбурил захмелевший кузнец. – Вот те, начальнички, которые в боковушке едят, вот те, действительно, обжиратели-захлебатели!.. Федя! В бутылке вроде чтой-то осталось. Плесни-ка всем по глоточку. Так-ак, – продолжал кузнец, – знаете, что мне Марья Петровна давеча доложила? Там у них на кухне сейчас такое творится! Жарят, парят, пекут, варят! К вечеру ждут сюда знатных гостей с завода и повыше. Это здесь не внове. Сабантуйчик устраивать собираются, человек на пятнадцать-двадцать. Я возьми да спроси: «Где же вы продукты берете? Знатных гостей знатно и угощать надо?» А она со смеху покатилась: «Эх, говорит, седьмой десяток живешь, а не понимаешь! Ладно, бери, говорит, кастрюлечки, ешь, еще приходи!»