Ефим Сегал, контуженый сержант

А сам он, «герой-одиночка», так ли уж безоглядно отважен в любой ситуации?.. Нет. И он пасует перед всемогущим произволом, порой перед крошечной частичкой всесильной Системы. Вот, к примеру, сейчас, чем он лучше тех рабочих, которые откровенно признают, что способны только «поговорить и пошуметь»? Он сразу понял, каковы порядки в доме отдыха. Разве не обязан был не просто, как человек, чего требует от кузнеца и токаря, а по долгу журналиста, не откладывая дела в долгий ящик, заняться жульнической лавочкой? Выходит, и его удержала от благородных действий подспудная перестраховочка: заступницы Зои Александровны Гориной больше нет, а Дубовой вкупе с Великановой – дай лишь повод, и останутся от Сегала рожки да ножки… Гапченко? Вряд ли захочет загородить его своей тщедушной спинкой.

Как же ты смеешь, корил себя Ефим, упрекать других в беспринципности да трусости?

«Будь благоразумен, – заговорил второй голос, – момент, сам знаешь, для тебя неподходящий. Ты теперь и есть тот воин, который один в поле… Отступи!»

«Отступить?! Перед кем?! Перед отребьем человеческим – перед ворами?»

«Но они, ты сам только что сказал, частичка могучей Системы, тебе их не одолеть!»

И тут же явственно, с насмешкой прозвучал первый голос: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж!..»

Ефима охватил мучительный стыд. Прочь малодушие!

Дальше молчать он не имеет права, а там – будь что будет! Отдых насмарку пойдет? Бог с ним. Выгонят из редакции? Вернется в цех или найдет другую работу. Зато совесть будет чиста.

Приняв такое решение, он почувствовал себя приподнято, легко, будто от пут освободился.

…В комнату вернулись кузнец и токарь. Поставили на стол две бутылки, довольно улыбнулись.

– Ступай, Ефим, в сельмаг. Там по одной бутылке в руки дают. А ежели не хочешь идти – ладно, поделимся, парень ты хороший.

– Спасибо, что-то на выпивку не тянет, – Ефим говорил правду. – Вы насчет давешнего разговора не забыли?

– Какого такого разговора? – притворился кузнец.

– Ну, о здешней кормежке…

– Настырный ты малый, Ефим, – беззлобно упрекнул токарь, – ляд с ней, с кормежкой. Полсрока путевки почти прошло, а остальное как-нибудь скоротаем. Плюнь на все, Ефим, береги свое здоровье!

Дальнейшая игра в прятки была бессмысленна.

– Нет, друзья, потакать жулью не имею права. Я действительно работал в литейном, а потом перевелся в редакцию. Разрешите представиться, я – Сегал!

Кузнец и токарь во все глаза смотрели на Ефима. Их лица выражали одновременно недоверие, удивление, испуг. Токарь, на всякий случай, убрал со стола бутылки.

– А вы часом, не того, не разыгрываете нас? – спросил он вежливо, переходя на «вы». – Зачем же скрывали, кто вы есть на самом деле?

Ефим объяснил истинную причину своего инкогнито.

– Тогда, что же? Вам и карты в руки… Высеките здешних воров, хорошее дело сделаете. А то стыдите нас, дескать, почему мы жалобы не пишем. Какие мы писаки? Два класса прошли да три коридора. Валяйте, товарищ Сегал, пишите статейку в нашу газету. Пишите, как есть! Люди вам большое спасибо скажут.

– А вы меня поддержите? – слабо надеясь на положительный ответ, спросил Ефим.

– В каком смысле? – осторожно осведомился токарь.

– В прямом. Я напишу статью, проверю, разумеется, все как следует, чтобы обвинение было не голословным. А вы эту статью вместе со мной подпишете. Тогда мы поместим ее в заводской газете.

Кузнец и токарь испуганно переглянулись.

– Ну, как, Федя, подпишем?

– Как ты, Гордей, так и я.

– Нет, я тебя спрашиваю.

– Я же сказал.

– Что ты сказал?

– Глухой ты, что ли?

– Пока уши на месте.

Оба замолчали, переглядывались, изучающе задерживали взгляд на Ефиме, словно видели его впервые.

Кузнец медленно провел рукой по лицу.

– Вот на чем мы порешим, товарищ редактор. Думаю, и Федя со мной согласится. Вы тут пообстоятельней все разузнайте, что, да как, да почему? Напишите статейку. Ваше дело такое: проверять да писать. Мы почитаем. Ежели все верно – подпишем… после вас, понятно. Так, Федор?

– Посмотрим… подумаем… – не сразу согласился токарь, – оно, конечно, можно подписать, ежели польза.

Утром следующего дня Ефим отправился в Москву посоветоваться с редактором. Он застал Гапченко в отличном расположении духа.

– Привет, Сегал, – сказал он необычно весело, – что ты так скоро вернулся? Срок ведь еще не кончился? Вроде не загорел, не поправился. А меня можешь поздравить: приезжает моя жена с дочурками.

В редакции знали: семья Гапченко оставалась на оккупированной территории, что с ней, все ли живы – он долгое время понятия не имел.

– О! Это великая радость! – искренно воскликнул Ефим. – Наконец-то! Я от души вас поздравляю.

– Спасибо… Почему ты так рано сбежал из дома отдыха?

– Серьезное дело, Федор Владимирович, обсуцить надо кое-что.

– Вот чудище гороховое!.. И в отпуске нашлись ему дела! Ну, говори, что там стряслось.

Свой недолгий рассказ Ефим закончил словами:

– По-моему, в доме отдыха крепенько обосновалась шайка жуликов… Я приехал получить ваше «добро», Федор Владимирович.

Гапченко криво улыбнулся, покачал головой, помрачнел.