Эфирные контрабандисты

— А что не так с выбросом? — набравшись смелости, поинтересовался я. — А то я как ни спрашиваю, никто нормально не объясняет.

— А! Так ты подобрыш! — старик будто кивнул каким-то своим догадкам. — Так потому, сынок, не объясняют, потому что как вспомнят, так сразу штаны обгаживают. Это же выброс!

— Так страшно? — удивился я.

— Страшно… Он же, выброс, понимаешь ли, всю пневму отовсюду выбрасывает! — охотно отозвался старичок, который, судя по возрасту, штаны при мыслях о смерти не загаживал. Весьма достойный человек, уважаю!.. — Из человеков, из тварей и чудовищ, из животных… И из накопителей, если ничем не защищены. А ежли помрёшь — так и всё. Конец…

— Вон оно что! — я радостно закивал, но старик уже разошёлся не на шутку.

— Много я выбросов, сынок, видал, ой много… Ежли кратко говорить — страсть просто! Просто страсть! Молнии енти так и свёркают, так и свёркают! — старичок забавно коверкал слова, с чем я тут уже сталкивался. Как мне удалось узнать, это был диалект крайнего юга, в то время как я говорил на диалекте центра, который сейчас распространился повсеместно по миру людей и считался эталоном. — Гром гремит так, что стекла в домах брякают, двери трясёт… Страсть такая, что хочется забиться в уголок и скулить… Хотя это поначалу. Потом, ежли не совсем трус, привыкаешь… А бывает так, что человеки и счёты сводят промеж собой. Не всегда, но бывает…

Затем старичок пустился в своё богатое событиями жизнеописание, но, к счастью, к мэрскому складу мы добрались раньше, чем он добрался до взрослого возраста. Сдав яйца, я заглянул к Пали, отчитался и получил продление заказов в письменной форме, после чего сходил в бухгалтерию и пошёл в ангар пешком. Зря, кстати, пошёл — надо было бы бежать…

Понял я это слишком поздно — уже заметив, как над городом в каком-то просто непотребном количестве носятся мэлоннели, оставляя за собой шлейфы сверкающих искр. Я быстро свернул в сторону склона скалы и в ужасе уставился на тёмный вихрь, уверенно надвигающийся на город. Скорость у него была такая, что не оставалось сомнений — ещё десять минут, и надо мной разверзнутся все хляби небесные. Я рванул по улице в сторону ангара со всех ног, наплевав на незаметность и прочую чушь, что неизменно становится именно чушью перед гневом природы.

Впрочем, я такой догадливый был не один — люди вообще разбегались с улиц стремительно. И всё равно, несмотря на свой забег, в ангар я вошёл уже мокрый: попал под первый залп дождя, который обрушил на скалу усиливающийся ветер. Первым делом я попрятал все чешуйки, какие были, в кошельки — грозное предупреждение деда-извозчика меня аж до внутренней жабы пробрало. А потом старательно принялся перекачивать содержимое семечка пневмы в защищённый накопитель.

— Как п-т-хнет, н-до к р-д-чу з-йти! — напомнил Рубари про Фабило, а я в ответ только кивнул, внимательно слушая, как за дверьми ангара лишь нарастает шум.

А потом всё случилось так, как и описывал старичок. Сверкнуло, грохнуло — и створки ворот принялись покачиваться вперёд-назад, истерично гремя засовом. Ветер снаружи взревел, беснуясь и закидывая мир льющимися в разные стороны потоками воды. Я с удивлением посмотрел на Рубари, от которого отделилась золотая звёздочка и принялась кружиться в воздухе.

— Что за?.. — не удержался я, заметив, что и от меня звёздочка отделилась, а потом — ещё одна.

— В-брос! — в ужасе ответил мне механик.

Каждая золотая звёздочка стоила мне одной единицы пневмы… С каждой новой звёздочкой и запас на возрождение в моём семечке становился всё меньше и меньше. И очень скоро по ангару уже кружилось почти триста единиц. Две сотни моих и, видимо, ещё сотня — Рубари. Всё, умирать теперь было решительно нельзя… А за стенами ангара всё ещё бесновалась, рыча и урча, ненасытная буря.

— Ну всё… Т-перь с-тки без пн-вмы х-дить!.. — вздохнул механик.

— Сутки не получится пневму хранить в семечке? — удивился я, а Рубари грустно вздохнул:

— М-жет и б-льше, — пояснил он. — Б-ли сл-ч-и и д-сять дней б-ло н-льзя!

«Д-и-и-и-инь!» — требовательно зазвучало из нашего сарайчика.

Мы с Рубари переглянулись и вместе двинулись к двери. Шар висел прямо за дверью, переливаясь перламутровым и алым. И всё ещё продолжая тревожно звенеть.

«Д-и-и-и-инь!»

Я протянул руку и коснулся его, кивнув Рубари, чтобы он побыстрее присоединялся.

— Не! — воспротивился он. — Не л-блю их!

— Не дури!.. Это звонок нам обоим! — жёстко сказал я. — И ещё мне очень не нравится алый…

«Д-и-и-и-инь!»

Наконец, и Рубари осознал, что цвет явно весьма нехороший, и всё-таки коснулся шара рукой.

— Алло! Привет, люди! — знакомый жизнерадостный голос никак не вязался с тем, что вообще происходило вокруг.

— Привет! — поздоровались мы хором. А если быть точнее, то дуэтом… Несколько растерянным и минорно настроенным дуэтом.

— Рубари? Фант? — уточнил неизвестный собеседник.

— Да! — мрачно сказал Рубари.

— Это я, — стараясь сохранять спокойствие, кивнул я.

— Не ходите сразу к Фабило! Слышите? — голос затрещал помехами. — Ни в к… сл…ае…е…х…. к ….ло!