Егерь

– В детстве меня часто избивал отец. Доставалось всем, но матери в особенности. Для того, чтобы перестать бояться боли, я начала причинять боль сама себе. Мелкие порезы, ранки… – Роден затянулась и выдохнула дым. – Я прятала их на внутренней стороне бедер, чтобы родители не замечали. Боль выковала меня. Сделала сильнее. Жестче. Я перестала ее бояться. Как перестала бояться отца. Потом отца не стало. А зависимость от боли осталась. Любое потрясение, неприятности, любое волнение было легче переносить, причиняя себе боль. Мой муж знал об этом, но все равно любил меня такой, какой я была. А потом его тоже не стало, – на этот раз она затянулась и улыбнулась. – Потребовалось слишком много боли, чтобы пережить это. Так много, что я оказалась в больнице. У меня начались галлюцинации, которые переросли в бред. Я придумала себе зверя, которым была похищена. Который измывался надо мной и причинял мне неимоверную боль. Я придумала себе, что мой муж пытался спасти меня от этого зверя и погиб.

– Скажите, если я покажу Вам Ваше отражение в зеркале, что вы увидите?

Роден поджала губы и утвердительно кивнула.

– Я увижу в нем красоту.

– Которую Вы не хотите видеть, – констатировал врач.

Роден затянулась посильнее и передала дымящуюся елотку санитару.

– Сеанс окончен? – спросила она.

– Еще нет, – ответил врач и протянул ей зеркало. – Сначала взгляните на себя, Роденика.

Она взяла зеркало в руку и долго смотрела на отражение. Не дрогнул ни один мускул на ее исхудалом лице. Роден будто бы смотрела не в зеркало, а сквозь него.

– Красоте уродства не понять, – произнесла она. – Уродство красотой не спрятать.

– Вы видите уродство в собственном отражении? – спросил врач.

– Нет, – улыбнулась она. – Я ведь такая красивая, – Роден передала зеркало и повернулась лицом к камере. – Я ведь такая красивая, госпожа Сомери, не так ли?

Запись прервалась. Запустился новый файл.

Сомери сидела в кресле в своем кабинете.