Эгипет. Том 2

Он всегда знал тайну историй, в которых герои ищут спрятанные драгоценные вещи; все ее знают. Путешествие само по себе создает драгоценность, камень, сокровище или награду; поиск — необходимое условие, при котором найденная вещь появляется на свет. Так что поиск ничем не отличается от найденной вещи. Вот почему ты идешь, должен идти. Он знал. И все знают.

За исключением того, что это не так. Или, скорее, так в других случаях — может быть, во всех других случаях, — но не в этом. Здесь все наоборот. Камень был там все это время, бесконечно драгоценный и непреклонный, и Пирс с самого начала хотел его и нуждался в нем больше, чем в чем-нибудь другом — о да, сейчас это стало ясно и должно было быть ясно с самого начала. Он находился там всегда и именно там, и единственный путь не дать ему исчезнуть — не искать его.

Пирс смеялся и не мог остановиться, и те, кто проходили мимо, — итальянцы, греки, венгры, австрийцы, — поворачивались к нему, пытаясь понять, над чем он смеется. Через какое-то время объявили о прибытии нового экспресса, далекие ангельские голоса призвали его пассажиров забежать под небо из стекла и железа. Пирс все еще сидел на скамейке, пытаясь заставить себя встать и пойти к воротам, но никак не мог — или, возможно, сумел остаться на месте. Он засмеялся, иностранный дождь промочил его насквозь. Все новые и новые поезда приходили и уходили, в Милан, Неаполь, Флоренцию, Прагу, Будапешт, Стамбул; он продолжал сидеть, зажав между ног пухлую сумку, и ничто не могло заставить его встать и уехать.

Глава седьмая

Работая над своим первым романом — он назывался «Шелк и кровь при дворе», о страшной Екатерине Медичи и Варфоломеевской ночи, — Феллоуз Крафт в первый раз понял кое-что, чему много лет назад пытался обучить его доктор Понс в доме на холме. Ибо произведение, которое он писал — и даже не оно само или все, что было сказано или сделано в нем, но сам факт, само его появление — походило на отталкивающую вселенную, описанную человеком.

Не считая кратких мгновений онтологических сомнений, которые случаются у всякого, Крафт всегда знал, что физический мир — земля, звездная вселенная, ее тяжесть, масса и элементы, ее жизнь и смерть — это основной уровень реальности. То, что мы думаем о нем — лишь мимолетность и брызги пены; то, на что надеемся, — умирает каждый день; мы накладываем на мир свои несуществующие понятия и системы координат, но земля и плоть остаются неизменными.

Однако, согласно доктору Понсу, дело обстоит как раз наоборот. Физическая материя не существует вообще; она ничем не отличается от человеческого, или божественного, незнания. Это все иллюзия, обман. Душа, заключенная в человеке, считает самую незначительную, мельчайшую эмоцию более реальной, чем любое проявление материальности. И, в свою очередь, умственные концепции — Красота, Истина, Порядок, Мудрость — придают материальности форму и смысл более реальный, чем все эти эмоции, все слезы, смех, любовь и ненависть. Но более всего реален мир, лежащий по ту сторону природы и даже Ума: вселенная Без, совершенно недосягаемая, царство Полноты и Бога.

Впервые радостно отдавшись воображению, Крафт понял, что сколь бы перевернутая вселенная доктора Понса ни отличалась от того, что есть в реальности, она неизбежно должна походить на мир, возникающий в романе.

И все мириады материальных вещей, которых мы в нашей вселенной касаемся и которые используем, любим и ненавидим и от которых зависим — наша еда, наше тело, наше дыхание; города и городки, дороги и дома, собаки, звезды, камни и розы — в книге вовсе не являются настоящими. Они всего лишь существительные. Но эмоции являются настоящими; они — слезы вещей, которые льют их по-настоящему и смеются настоящим смехом. Разумеется. И самое реальное в книге — интеллектуальный порядок, управляющий реальностью и подчиняющий ее, Логос, рассказ, исходящий от отсутствующего, невидимого Автора.

Они, эти выдуманные люди в искусственном мире, обязаны своим воплощением, переселением в ненастоящие души и тела эмоциональному подъему, произошедшему до начала пространства и времени (их пространства и времени): недовольству, тревоге Плеромы о первоначальном строении одной души — души, внезапно пробужденной к жизни детским вопросом: если вещи были не такими, как сейчас, то какими же они были?

И даже больше: самой драгоценной и единственной по-настоящему реальной вещью каждого из сознательных существ, населявших маленький мир Крафта (ну, не материальная толпа, только имена, второстепенные персонажи и статисты), является их часть первоначально неразделенного сознания, из которого они появились — то есть его собственного. И, закончив работу, они опять собираются в нем: когда книга прочитана, их искусственный мир закрывается.