«Один за другим старухи, дети, монахини и старики с тросточками и покрытыми щетиной щеками, — записал Пирс в красном дневнике, — стараются подняться на коленях по узким и крутым ступенькам, и наконец я не выдержал и спросил себя, почему мы должны делать себе такое, почему мы тратим наше сокровище, время и слезы на подобные вещи, почему это должно быть так? Место, в которое может войти только один человек, куда надо ползти на коленях. Нет, нет. Когда Лабиринт Мира
Последнее утро в городе. Пирс проснулся поздно, то ли персонал
Каким-то образом он сумел попасть внутрь. Огромный темный купол, как в Пантеоне. Толпа бурлила вокруг огромных центральных часов, позолоченных и увенчанных орлом. Нежный голос из динамиков указывал и советовал, не успевало затихнуть эхо одного объявления, как его уже сменяло эхо другого. Повсюду висели знаки и уведомления, написанные непонятным шрифтом, одновременно европейским и местным; он не мог их прочитать, хотя догадывался о значении. Похоже, он может посидеть и подождать. Пирс повернулся, пытаясь сориентироваться. Человек, идущий к нему, наклонился, поднял что-то с пола, повертел перед глазами и опять бросил; его губы шевелились ― он безмолвно разговаривал сам с собой. Его отец.
— Аксель.
— Пирс. О, чудесно. Чудесно. Я надеялся на это. Надеялся и молился.
— Аксель.
— Чудесно, чудесно и опять чудесно, — сказал Аксель. Пирс решил, что отец пьян. — Здесь. В Вечном городе. Говорят, что Рим пал. Никогда! Этот бандит Муссолини кричал на всех углах, что возродил его. Но его дух. Его
— Аксель, — только и смог сказать Пирс. Аксель продолжал говорить, не подозревая о скандальной невозможности этого, а Пирс только об этом и думал. — Как ты очутился здесь?
— Ну, это все Капитан, — сказал Аксель. — Он где-то здесь. Кажется пошел отлить. О, Пирс. Рим.
— Что ты хочешь сказать? Капитан? Он здесь?
— Он привез меня. Подарок на день рождения. Видишь ли, у нас все пучком. Ты знаешь, я всегда мечтал о Риме. О, сынок.
— Все пучком? Что ты имеешь в виду?
— Пирс, потрясающая штука. Парни что-то нашли. Ну, знаешь, шарят в своих зданиях и приносят находки мне, симпатичные вещички, некоторые довольно ценные. Но это. Это.
— Аксель, с тобой все в порядке?
— Конечно. Отныне и навсегда.
— Аксель.
— Ты вообще не должен был уезжать, — сказал Аксель. Он был какой-то бледный и явно больной, седая щетина топорщилась на небритых щеках. — О, ты сделал правильно, уехав и так много узнав. Да. Но ты не должен идти дальше. Поскольку она найдена. Все время была там, в Бруклине.
— Аксель, нет.
— Прямо там, все время. На самом дне. — Он сунул руку в один карман куртки, потом в другой, шаря там с таким лицом, что сердце Пирса наполнилось ужасом.
— Аксель!
— Смотри, — сказал Аксель. — Видишь? — Из кармана Акселя начала появляться вещь, большая или маленькая, светлая или темная, но она не должна была быть там или где-то еще, где угодно, только не в руке отца. В воздухе появилась армия призраков, его коснулись бестелесные руки, по телу побежали мурашки. Пирс отчаянно закричал, когда вещь наконец-то показалась ему, и проснулся в своей кровати в своем
Нет, он не стал брать кэб; после первой ночи в Риме, когда один сжалился над ним, он больше не попадал в эту ловушку. Только приехав в Вечный город через несколько лет он узнал, что таксистам действительно не разрешают останавливаться по оклику, только по звонку; вот для чего в таксомоторах установлены телефоны. Под проливным дождем он докатил свои чемоданы до 64-го автобуса, который спешил от собора Святого Петра к дальним воротам города, как и сам Пирс.
Настоящий вокзал Термини во всех отношениях отличался от приснившегося, но более всего отличался от него своей реальностью, погашенными окурками сигарет, объявлениями, запахом кафе и работающих моторов. Во сне запахов не было.
Он вздрогнул, вспоминая; по спине пробежала призрачная мышь. Аксель. «Ты не должен идти дальше».