Эгипет. Том 2

— Домой мы вернемся по-другому, — сказала она. — То есть другой дорогой. Барни обычно говорил — даже не знаю, где он это подцепил, — что после завоевания какой-нибудь страны римские легионы возвращались обратно другой дорогой. И таким образом создавали карту мира. — Она сама поступала так же со штатами Нового Мира, набирая знания. Она любила дома, спроектированные таким образом, что можно было идти из комнаты в комнату по кругу и вернуться туда, откуда начал, а не возвращаться по своим следам. Ей никогда не нравилось возвращаться по своим следам. Пирс и сам был один из тех, кто никогда не делал иначе.

Он оказался прав: Город, хотя и Вечный, не был тем местом, в которое он вернулся. Город, в который они прибыли, пролетев с запада сквозь ночь и подняв над Средиземным морем солнце, оказался не тем городом, в котором Пирс был прежде, лишь напоминая его каким-то лукавым образом: площади и улицы имели те же самые названия и историю, в остальном будучи совершенно другими. Стояла середина лета, толпы народа со всего мира — молодого и старого, хотя главным образом молодого — наполняли весь город: смеющие девушки с голыми загорелыми животами и кучки следовавших за ними юношей переходили с места на место, стояли плотными рядами, чтобы бросить монетку в фонтан Треви^[587], собирались группками под дельфинами Бернини^[588] и, освещенные изменившимся солнцем, играли друг другу на гитарах и флейтах и крутили радио.

Но изменились не только толпа и солнце; сам город каким-то образом сжался, уменьшился, стал маленьким и блестящим, игрушечным, открылись все его странные старые памятники и достопримечательности: люди свободно проникали в них и выходили наружу. Места, которые он так долго пытался найти (а некоторые так и не нашел) оказались буквально в двух шагах друг от друга, собрались в кучу, как в тематическом парке, больше не прятались в прошлом и стали приятным фоном для событий настоящего. Куда делись бесконечные темные улицы, по которым он растерянно бродил, где лабиринт сплетающихся переулков, из которого невозможно было вырваться? Где закрытые тюрьмы и дворцы, на которые он натыкался случайно, такие далекие друг от друга?

— Эгей, — сказала Ру. — Гляди, слон!

Они стояли на маленькой площади, находившейся на расстоянии одного нью-йоркского квартала от Пантеона; скорее всего, он ходил вокруг да около, не замечая этого маленького прохода, или того, или вообще третьего. Долгое время он стоял перед слоном и глядел, как Ру подходит к статуе, чтобы потрогать ее. Она засмеялась над маленьким зверем, размером скорее Дамбо, чем Джамбо^[589], и абсурдно тяжелому, покрытому иероглифами обелиску, который он держал на спине.

— Что там написано? — спросила Ру, указывая на табличку под слоном, надпись, которая объясняла все на мертвом языке. — Что это означает?

Пирс открыл рот... и опять закрыл. Как будто на Параде Роз^[590], карнавале или массовой демонстрации он увидел последовательность объяснений, всплывших на поверхность его сознания из древних внутренних глубин: линия карнавальных повозок и фигуры, большие и маленькие, группами и поодиночке, верхом или пешком, и всех их вел слон, стоявший впереди. Прячущие лица члены тайных обществ несли Crux ansata^[591], папирусные свитки, спасенные при падении Константинополя, и большое фолио Hypnerotomachia Poliphili Колонны с иллюстрациями Боттичелли^[592], открытое на странице с картинкой слона. Потом появились зооморфные божества из Египта, превращенные в притчи специалистами в области символики барокко; Гермес, с пальцем на устах, нес изумрудную скрижаль, покрытую иероглифами, предположительно гласившими: «Что наверху, то и внизу», но на самом деле нет. Афанасий Кирхер, иезуит, изучавший египетский язык иероглифов, включая символы, вырезанные именно на этом обелиске, утверждал, что это непроизносимые термины мистической философии. Сэр Флиндерс Петри и Невидимая коллегия в своей крылатой машине, папа Александр и Ио, королева Египта^[593], чаша Меркурия, арканы^[594] масонов, которые несли мужчины в фартуках, быстросохнущих рубашках и фесках. Прошла одинокая мрачная фигура гугенота Исаака Казобона^[595], показавшего, что Гермес Трисмегист вообще не был египтянином. Все они появлялись, проходили мимо и исчезали. Монада, вариант отца Кирхера, добавившего в простой костлявый символ Джона Ди кобру, скарабея, гнездо Птолемеевых планет и еще много чего. Тот же самый символ, вырезанный в кольце. Двоюродные братья Пирса на вздыбленном холме в Кентукки, отмеченные этим знаком. Харита кормит его снежно-белым кокаином из отравленного кольца, спрашивая, почему люди думают, будто цыганки могут предсказывать судьбу. Джулия Розенгартен в нью-йоркских трущобах поднимает к нему руку, ногти украшены символами — Солнце, Глаз, Роза, Сердце — и говорит: «В этом есть свой смысл». Роз Райдер водит пальчиком по краю стакана с вином, и звенит призрачный вскрик.

— Не знаю, — сказал он. — Не могу сказать.