Египетский роман

Диего и Педро поспешно распродали свиней, чтобы их, как тогда было принято, не конфисковали, а деньги пошли на оплату расходов по содержанию Эстер в тюрьме. Йуда продажу свиней одобрил и вообще словно воскрес из мертвых и обнаружил в себе новые силы. Он вернулся в мастерскую, отослал монашек, вернул прежних работников и договорился с монастырем, что прибыль будет делиться поровну. На щеках у него снова заиграл румянец; казалось, он помолодел на десять лет.

Сара не радовалась воскресению мужа, который не хотел нанимать адвоката, потому что тот требовал высокий гонорар. В конце концов Йуда поддался мольбам жены и согласился.

Де Хосис сам был выкрестом и знал слабые места обвинений на процессах инквизиции. Это был сморщенный и хилый человек со впалыми щеками, несмотря на свои тридцать пять лет, он выглядел так, словно его дни сочтены. В оправдание Эстер он пытался сослаться на ее пребывание на Тарифе. Она жила там больше года и имела права на привилегию полного отпущения грехов. Однако обвинитель инквизиции заявил, что нет никакого основания считать, что она жила на Тарифе как христианка: ведь ее крестили в Торре-де-Мормохоне. Эстер напрасно повторяла, что ее крестили и на Тарифе, причем вторично, а первое крещение она совершила в Малаге. Ей не поверили.

Де Хосис послал человека на розыски Эльвиры, жены Херонимо, чтобы она свидетельствовала в ее пользу, но посланец вернулся ни с чем. На острове Тарифа не нашлось ни Эльвиры, ни Херонимо. Отчаявшись в этой линии защиты, адвокат уверенно заявил, что ни один преданный иудейской вере еврей не дотронется до свиньи и тем более не станет возиться с целым их стадом. Весь его вид показывал отвращение, потому что ему самому был противен такой род занятий.

Но Эстер под пыткой созналась в ереси. Правда, признание, сделанное под пыткой, считалось недостаточным, и обвиняемый должен был повторить его в ясном сознании и не в пыточной камере. Сидя перед инквизитором, она подписала свое признание «по свободной воле и в ясном уме».

Следствие и суд тянулись около двух лет. В конце концов было решено, что Эстер должна примириться с церковью, то есть вернуться в лоно христианства и в течение года носить одеяние позора, санбе-нито. Вначале она наденет его на процессии во время аутодафе, затем проведет полгода в надежной христианской семье, это будет что-то вроде домашнего заключения (инквизиция испытывала постоянный недостаток в тюрьмах, и приходилось довольствоваться пребыванием осужденных под домашним арестом), а потом ей предстояло еще полгода ходить в санбенито по городу. Через год санбенито повесят на посрамление осужденной и всей ее семьи в церкви, и оно будет висеть там, пока она жива.

Санбенито представляло собой что-то вроде желтой рясы до колен. На нем были изображены драконы, черти и адское пламя. Если языки пламени смотрели вниз, значит, осужденного не сожгут живьем, а сначала задушат. Так выглядело санбенито осужденных на смерть. У Беатрис-Эстер, признавшейся и раскаявшейся в грехах, санбенито было проще: желтая грубая туника с красными крестами на груди и на спине. Обязательной принадлежностью одеяния грешника был заметный издали нелепый остроугольный колпак из той же ткани.

Проведя шесть месяцев у «старых» христиан в соседней деревне, Беатрис вернулась домой. Два ее брата уже возобновили разведение свиней и стали владельцами стада. Ей самой теперь запрещалось владеть стадами или даже заниматься мыловарением, но от братьев не исходило зловония: они не приближались к стаду, а наняли вместо себя выполнять эту работу христиан.

В семье никогда не забудут того дня, когда Беатрис возвратилась из изгнания в остроконечном колпаке на маленькой голове. Этот день был чернее мрака. На их долю ни разу еще не выпадал такой позор, и они не знали, как быть. Каждый нашел способ уклониться от встречи с Беатрис. Братья заявили, что, если она тут же не поселится в построенной ими когда-то для нее хижине, они уйдут из дома. Мать, Сара, тоже проявила жестокосердие и велела дочери держаться на расстоянии хотя бы пятьдесят шагов, как будто люди не знали, что они мать и дочь. А Йуда, как водится, молчал и не сказал дочери ни слова – ни хорошего, ни плохого.

Педро и Диего места себе не находили от гнева, когда поняли, что через полгода позорный наряд будет вывешен в местной церкви навсегда, по крайней мере до смерти их сестры, и им придется видеть его каждое воскресенье. Это помешает им найти жен-христианок. Напрасно взывали они к де Мендосе. Тот потерял терпение и захлопнул перед ними дверь. С растерянными лицами они вернулись домой.

Эстер снова стала семейной свинопаской. Она старательно держалась от родных на расстоянии, как они того требовали. Каждый день она выводила стадо на выпас, с трудом удерживая на голове остроугольный колпак и тяжело шагая в своей тунике. «Если б хотя бы не этот колпак», – думала Сара-Констанса, глядя на дочь, возвращающуюся со свиньями. В Торре-де-Мормохоне все замечали ее колпак издали и оповещали, что она приближается и надо зажать нос.