Четверица составляет необходимое условие божественного рождения и, следовательно, внутренней жизни троицы. Поэтому круг и четверица, с одной стороны, и триединый ритм, с другой, настолько глубоко проникают друг в друга, что каждый из них содержится в другом[225]
.Из приведенных цитат явствует, что Юнг не считает четверицу вполне подходящим символом для выражения полноты. Предпочтение необходимо отдать объединению четверицы с троицей в более полном завершенном синтезе.
Если при встрече с тройкой будет уместным спросить: «Где четверка?» — тогда при встрече с четверкой будет в равной мере уместным спросить: «Где тройка?» Поглощенный мыслями о четверице человек нередко замечает только четверку в образах, которые на самом деле объединяют в себе как четверку, так и тройку. Например, число двенадцать включает в себя тройку и четверку в качестве множителей. Точно так же число семь объединяет тройку и четверку, составляя их сумму.
Архетип троицы, по-видимому, символизирует индивидуацию как процесс, тогда как четверица символизирует цель индивидуации, или завершенное состояние. Но поскольку индивидуация никогда в действительности не завершается, каждое временное состояние завершенности, или целостности, должно вновь удовлетворять требованиям диалектики троицы, чтобы жизнь продолжалась.
Часть III. Символы цели
Человек имеет душу, и… здесь зарыто сокровище.
Глава VIII. Метафизика и бессознательное
Наши труды — свидетельства живой тайны.
Процесс индивидуации нередко выражается в символических образах метафизического характера. Такие образы способны создавать проблемы для эмпирического психотерапевта, не склонного доверять грандиозным недоказуемым представлениям о жизни, особенно потому, что такие представления нередко связаны с проявлениями очевидной инфляции, например при психозе. Кроме того, вызывает настороженность широко распространенное злоупотребление метафизическими образами на коллективном уровне. Для психолога слово «метафизика», как правило, означает произвольное принятие за истину утверждений о природе конечной реальности. Оно напоминает о догматических установках, противоречащих эмпирическому темпераменту. Для ученого метафизический догматизм указывает на «крайнее невежество человека в тех вопросах, в которых он наиболее уверен». Юнг также избегал употребления этого термина. По этому поводу он, в частности, писал следующее:
Я рассматриваю психологические вопросы с научной точки зрения, а не с философской… Я ограничиваюсь наблюдением явлений и остерегаюсь метафизических или философских обсуждений[226]
.В другом месте он говорит:
Психология как наука о душе должна ограничиваться предметом своего исследования и не выходить за свои границы, используя метафизические утверждения или другие виды вероучений… Религиозно настроенный человек волен принимать любые метафизические объяснения происхождения этих образов (архетипов)… Ученый добросовестно работает, он не может брать штурмом небеса. Позволив себе такую экстравагантность, он станет пилить сук, на котором сидит[227]
.Эти предостережения, безусловно, необходимы. И тем не менее метафизику как предмет исследования важно отделить от личного отношения к ней людей. Человек может занимать догматическую, неэмпирическую позицию по отношению как к физике, так и к метафизике. Об этом свидетельствует, например, отказ смотреть в телескоп Галилея на том основании, что было «известно», что у Юпитера не может быть лун.
С начала писанной истории метафизика составляет достойный предмет человеческого интереса. Отношение человека к метафизической реальности складывалось так же, как и в других сферах его деятельности, направленных на адаптацию к иным сторонам реальности. И в том и в другом случае деятельность человека начиналась с наивных, произвольных и конкретно мифологических воззрений. Но это отнюдь не дискредитирует сам предмет исследования.