Пауль Тиллих высказал проницательное замечание по поводу взаимоотношения между юнговскими открытиями и метафизикой. Отмечая тревогу Юнга по поводу того, что он называет метафизикой, Тиллих говорит следующее:
Это, как мне кажется, не согласуется с его актуальными открытиями, которые по многим пунктам глубоко проникают в сферу онтологии, то есть теории бытия. Этот страх перед метафизикой, который он разделяет с Фрейдом и другими завоевателями духа XIX века, составляет наследие этого века… Включая биологическую и, как необходимое следствие, физическую сферу в генезис архетипов, он фактически достиг онтологического измерения, «запечатленного в биологическом континууме». И это было неизбежно, поскольку он наделял символы, в которых проявляются архетипы, силой откровения. Ибо для того, чтобы явить откровение, необходимо выразить то, что нуждается в откровении, а именно тайну бытия[228]
.Юнг, несомненно, не боялся метафизики. Он с величайшей отвагой исследовал эту область. Он боялся не метафизики, а метафизиков. Хотя числа не лгут, тем не менее лжецы могут манипулировать числами. Точно так: хотя метафизическую реальность можно в определенной мере выявить с помощью методов психологического эмпиризма, люди, не имеющие представления об этих методах, могут неправильно использовать полученные результаты. Заблуждаясь относительно природы тревоги, которую испытывал Юнг, Тиллих все-таки обращает внимание на один важный момент, а именно: для того, чтобы быть откровениями, символические образы бессознательного «должны выражать то, что нуждается в откровении, а именно тайну бытия».
В книге «Эон» Юнг говорит нечто похожее:
Между так называемыми метафизическими концепциями, которые утратили исконную связь со сферой естественного опыта, и живыми, всеобщими психическими процессами можно установить такую связь, что они вновь обретут свой истинный, первоначальный смысл. Таким образом осуществляется восстановление связи между эго и проецируемыми содержаниями, которые теперь формулируются в виде «метафизических идей»[229]
.Отметим строгую формулировку этого психологического утверждения. К нему можно добавить, что при устранении проекции проецируемое метафизическое содержание нередко сохраняет свое метафизическое качество.
Известно, что в некотором смысле сновидения порой действительно раскрывают «тайну бытия». Поэтому будет вполне уместным называть такие послания метафизическими, то есть выходящими за пределы физических, или обычных, представлений о жизни. Более того, эти сновидения, используя уникальные образы и передавая сновидцу индивидуальное откровение, в то же время стремятся отразить общую, или обычную, точку зрения, своего рода вечную философию бессознательного, которая имеет более или менее универсальную значимость. Эту всеобщую значимость лучше всего рассматривать с точки зрения универсальности стремления к индивидуации.
Несколько лет тому назад я имел возможность исследовать ряд замечательных сновидений, содержавших немало метафизических образов. Сновидец находился на грани смерти. Смерть стояла, если можно так сказать, по обе стороны от него. Непосредственно перед началом этой серии сновидений он совершил импульсивную попытку покончить жизнь самоубийством, проглотив все содержимое флакона с таблетками снотворного, и в течение 36 часов после этого находился в коматозном состоянии, пребывая на пороге смерти. Спустя два с половиной года он умер в возрасте около 60 лет от разрыва сосуда головного мозга.
На протяжении двух лет (с перерывами) этот человек приходил ко мне раз в неделю и обсуждал свои сновидения. Вряд ли наши встречи можно было назвать анализом. Пациенту не хватало объективности и самокритичности, помогающих усваивать любую интерпретацию, которая могла бы привести к осознанию тени. Во время наших встреч мы вместе исследовали сновидения и старались обнаружить идеи, которые эти сновидения стремились выразить.