Его княгиня

— Угу, — она с сожалением открыла глаза.

Он был совсем близко, дыхание грело щеку.

— Хочешь, на руках донесу?

— Нет, что ты. Я сама.

Она кое-как поднялась, Мирослав поддержал ее под локоть — иначе точно свалилась бы, ноги не держали. Так и дошли до комнаты.

Внутри было темно и душно. Ночь заглядывала в затянутое пузырем оконце, и в бледном свете луны Злата только и смогла разглядеть, что широкую кровать. Вздрогнула невольно.

— Я на полу лягу, — шепнул Мирослав, — раздевайся, я отвернусь.

Злата вздохнула.

Вроде бы и взрослый мужчина, но такое впечатление, словно младше он ее. Изрядно младше.

Пропасть между ними, прожившими очень разную жизнь. Неужели он в самом деле считает, что ее смутит необходимость спать рядом? Это после того, что вытворял Велеслав, после домогательств Михая, после всего-всего-всего… Ответила тихо:

— Не нужно тебе на полу. Просто… может быть, совсем раздеваться не надо? Да и вообще, как я могу тебе не доверять?

— Как скажешь, — в темноте было сложно разглядеть выражение лица Мирослава, но по особым ноткам в голосе Злата поняла, что он рад.

Вздохнув, она негнущимися руками стянула тулуп, огляделась, сбросила его на сундук в углу. Подумав немного, освободилась и от теплой душегрейки, и от войлочных штанов.

Осталась в исподнем. Впрочем, натоплено было хорошо, так что замерзнуть Злата не боялась.

Нырнула под теплое одеяло и сразу же утонула в мягкой перине.

«Вот тебе и счастье».

Кровать скрипнула под весом Мирослава.

— Послали же боги хорошую кровать, — Злате казалось, что он улыбается в темноте, — все, спим.

— Да. Повязку сменим утром. Сейчас все равно ничего не видно. — ответила она.

— Утром можно и болячки твои снять с лица, — буркнул сонно Мирослав, — а то я уже скоро тебя пугаться начну.

— А не опасно ли?

— Мы уже далеко… от Сежды…

Сон накатил почти мгновенно. Казалось, только открыты глаза — и вот она, невесомая, уже парит в вязком сумраке, и так хорошо и спокойно на душе. А потом картина поменялась: Злата увидела себя в очень странном месте. Всюду камень, высоченные сводчатые потолки, узорчатые окна, забранные цветными стеклышками, которые складываются в прекрасные картины. Она стоит посреди огромного зала, таких великолепных хором никогда не было у Велеслава, и уж тем более, у дядюшки. Перед ней — трон, тоже каменный, покрытый замысловатой резьбой. И как только не холодно сидеть на таком? Что-то мягко прикасается к плечу, Злата оборачивается — перед ней Таро. В странной иноземной одежде, с короткой бородкой, стриженной тоже по иноземной моде. Черные волосы собраны назад и стянуты в пучок.

— Таро, — шепчет она, не веря своим глазам, — ты жив? Скажи мне, пожалуйста!

Смертная тоска в изумрудных глазах.

Мука на бледном лице.

Он резко разворачивается и уходит.

— Постой!

Злата бросается следом, но не может двинуться с места. Ноги как будто утопают в вязкой патоке, погружаясь по колено, и выше, выше… А Таро уходит не оборачиваясь.

— Я тебя люблю! Не бросай меня, пожалуйста! Таро!!!

Ее буквально вышвырнуло из сна в душный липкий мрак. Заливаясь слезами, давясь собственными рыданиями, Злата с трудом осознавала, что ее крепко сжимают в объятиях, что носом она утыкается в льняную рубаху, пропахшую потом и лекарскими снадобьями. Она дернулась, пытаясь освободиться, но держали ее крепко. И хриплый шепот на ухо:

— Ш-ш-ш-ш. Не плачь, все будет хорошо. Все пройдет… только не горюй так сильно… маленькая…

Утром ей было стыдно и легко одновременно.

Стыдно за то, что рыдала взахлеб в объятиях Мирослава, за то, что позволила себе выплеснуть долго копившуюся боль, за то, что мужские руки мягко и вместе с тем крепко прижимали ее к себе. Другие руки. Другой запах. Другой мужчина.

Но одновременно с этим Златой постепенно овладевала та легкость, какую испытывают люди, принявшие важное решение. Таро нужно было отпустить. Не ради Мирослава, она еще не скоро сможет сойтись с кем-нибудь, но ради ее самой. Раз уж богам стало угодно сохранить ей жизнь, то сделали они это для того, чтобы отпущенное ей время было прожито, и прожито не впустую. Не горюющей и опустошенной оболочкой человека, но женщиной, способной подарить миру новую жизнь.

Злата лежала, прикрыв глаза, свернувшись на постели калачиком. Ее спину грел бок Мирослава — тот спал, дыхание было глубоким и спокойным. Перед ее мысленным взором вспыхивали и тут же гасли воспоминания.

Вот она мечется по задымленной избе, дым выедает глаза, дыхание застряло в горле. Таро что-то царапает ножом на полу. Потом обнимает, крепко прижимая к себе, и они проваливаются в ничто.

А вот спальня в доме Ратибора. Легкие прикосновения к спине, от которых мурашки по коже и внезапное желание быть с мужчиной.

Как же мало было отмеряно им счастья! И как хотелось бы еще раз, самый последний, ощутить прикосновение горячих губ, заглянуть в блестящие глаза цвета драгоценных изумрудов, такие яркие, невозможные для людей…

Злата улыбнулась. Таро всегда будет с ней, в ее памяти, которую никогда и никому не отнять.