Его Медвежество и прочие неприятности

Не он — маленькая лэрди пришла на помощь! Его Лери, его любимая — она тут! Как выбралась из камеры? Нашла дорогу среди хитросплетений королевской тюрьмы, в которой иногда путался он сам. Пробилась сквозь стражу? Кровь гнала по венам жар, вымывая застоявшийся холод и безнадежность. Тихо вскрикнула Дорис, а потом вниз упала веревка.

И его сердце упало тоже. Разлетелось волной кровоточащих осколков, режущих больнее и глубже меча. Перед глазами поплыла муть, смазывая картинку черного камня и золотого росчерка на нем. Тугой косы, которую он так любил расплетать, пропуская между пальцев шелковые локоны.

— Бьёрн!

Голос — как сквозь вату. Камера ходила ходуном в такт судорожным толчкам в груди. Волосы обрезала. Как же так? Зачем.

— Бьёрн!!!

Страх в ее голосе заставил руки и ноги двигаться. Он чувствовал себя куклой. Огромной и неуклюжей. Прыжок — пальцы ловят золотой путь из каменной бездны. Мышцы работают, подтягивая тело выше и выше, и вот уже под ладонью — ткань. Все потом. Там Слав и ему нужна помощь. Наверх он взобрался в считанные мгновения. И потратил столько же, жадно впиваясь взглядом в нее.

В одних панталончиках и тонкой нижней рубашке из паутинок Беатрис — сама нежность прижималась к толстой решетке. Улыбалась сквозь слезы и протягивала ему заколки-ножички. Он тоже ей улыбался. Хватал заколки и ковырял ими в замке. Но не мог заставить себя не думать о коротких волосах, густой шапкой укрывавших плечи. Нет, маленькая лэрди не стала безобразнее. И как только щёлкнул замок, он сжал свою Лери в объятьях, зарываясь носом в шелковое золото и делая первый голодный вдох, граничивший со стоном.

— Любимая…

Тепло ее тела и нежная мягкость взбудоражили дремавшего зверя. Исчезнуть бы отсюда с женой на руках и пусть Георг катится к демонам, но… Он стащил с себя рубаху. Грязную, пропитанную потом, однако Лери выхватила ее без малейшего протеста.

— Дорис, ты потом.

Жавшаяся к стене женщина кивнула. Слезы градом катились по впалым щекам, но Бьёрн знал — жалеет она не платья, и не стыдится наготы. Дорис оплакивала жертву своей храброй госпожи. И все же — горевать можно и потом.

Перехватив удобнее меч, он выскочил в коридор. Только бы мальчишка был жив! Шкуру спустит!

— Не сметь!

Рявкнул на оставшегося в живых стражника. Тот вздрогнул, и упавший меч со звоном отскочил от пола.

— Пощадите… — залепетал, разводя безоружные руки и не смея повернуться. Бьёрн чуть не сплюнул. Откуда эта шваль здесь? Слав тихонько отползал, держась за окровавленный бок.

— Где Элоиза?!

— Я не знаю! Скоро суд…

Коротко размахнувшись, Бьёрн ударил стражника в ухо. Мужчина рухнул на землю, а Слав тем временем встал на ноги. Бледный, порезанный, но живой.

— Будешь до ночи сидеть на тренировочной площадке, — пообещал расплывшемуся в улыбке юнцу.

— Как прикажете, мой лэрд.

— Нам надо бежать, — выглянула из-за угла Лери. Слав быстро отвернулся и покраснел.

— Нет, любимая. Нельзя, чтобы Георг потерял трон.

Девушка возмущенно округлила глаза.

— Но он арестовал тебя! Обвинил в измене!

— Верно, а ещё он — единственный наследник. Если род Гридвилов исчезнет, страна рухнет в междоусобицу, а после и в войну.

Маленькая лэрди поморщилась, но кивнула.

— Тогда мы должны спасти эту коронованную задницу.

Дорис возмущенно охнула, а Слав коротким смешком одобрил ужасающее, но целиком правдивое непочтение.

Глава 33

Тень ползла по циферблату, сгустком тьмы подбираясь к отметке полудня. Георг пытался не смотреть, но взгляд колючим репейником цеплялся за часы. Полдень… отстукивал в ушах далёкий звон мечей, полдень — хрипел полузадушеный голос под треск шейных позвонков. Демонова бумага! Белоснежная, но грязнее ста выгребных ям. Смердящая предательством единственного, для кого он сделал исключение!

— Мой король…

— Не сейчас, Элоиза, — процедил сквозь зубы, и королева покорно опустила голову. Но ее послушание лишь сильнее разожгло томящийся в груди пожар.

«Запомни Георг, у короля не должно быть сердечных привязанностей. Ни женщин, ни друзей», — сухой голос деда говорил жуткие вещи. О женщинах в то время маленький Георг еще не думал — зачем они нужны? Ни поиграть в мяч, ни подраться на деревянных мечах. Но как же друзья? Почему ему нельзя свободно играть с другими? По выдуманным правилам и не под надзором строгих нянек — остальные мальчики боялись слово лишний раз сказать! Он ненавидел деда. Специально бросал вызов своим непослушанием, а потом бился в закрытые двери собственной комнаты, яростно требуя, чтобы его выпустили. Однако железная воля старика медленно, но уверенно, ломала привычки и желания. В какой-то момент ему понравилось отдавать приказы и видеть, как безропотно подчиняются его словам дети и взрослые. А потом пришла она — та, которую он возненавидел больше деда. Бледная и тихая, как моль, и неискоренимая, будто сорняк. Ее не вытравил яд дворцовых гадюк, и обошла стороной грязь интриг и сплетен.