Его не ждали, но он приперся

Самое мерзкое во всей этой истории то, что она не хотела своих сородичей. До плена она весьма часто заводила ни к чему не обязывающие отношения с сослуживцами, друзьями или товарищами. Вопреки мнению большинства короткоухих, дети Звезд не являлись недотрогами, будучи в силах рассказать об удовольствии много такого, о чем не сразу и догадаешься. Да что там говорить, если ее почти не требовалось именно обучать постельным утехам - только подправить имеющиеся вкусы. Никакого непрерывного разврата от заката и до рассвета, разумеется, но за годы и века вечной жизни невольно успеваешь попробовать многое.

Из-за впившихся в нее цепей она хотела людей. Осознание чуждости этих желаний, увы, ничуть не уменьшало их интенсивности. Только постоянный самоконтроль не позволял ей просто плюнуть на лечение и сбежать в один из граничащих с лесом городов, чтобы там найти человека по новому вкусу и снять хотя бы часть напряжения. Один раз ее буквально поймали у выхода, уже успевшую прихватить все необходимое для путешествия, включая несколько флаконов зелий забвения - оставлять людям воспоминания о своей слабости она не желала, а в возможности пересилить закладки и просто оборвать жизни видевших (и насладившихся увиденным) ее позор уверенной не была.

По крайней мере, ловить ее силой не пришлось, пусть она и смогла срисовать сразу двоих скрытников, уже готовых максимально мягко и нежно скрутить пребывающую во временном безумии сестру. Больше таких серьезных срывов не было, да и само лечение пошло быстрее и легче - постепенная и неспешная работа духовных целителей дала свои всходы.

Весь ее самоконтроль слетел в тот же миг, когда ее выдержку было решено проверить делом. Среди множества торговцев, наемников и союзников, что живут в приграничных городах (зачастую принимая первые удары по эльфам на себя) было довольно легко найти человека, обладающего подходящим телосложением, пластикой и голосом. Дальше в дело вступили обычные косметические методы перевоплощения, что превратили наемника в точную копию ломавшего ее рабоманта.

Стоило ей только увидеть знакомые черты лица, как она молча и даже не пытаясь уловить неправильность в своих действиях обнажила грудь и стала на колени, дабы стянуть с него штаны и сыграть на его флейте. В себя она пришла от того, что человек, вместо грубой и вульгарной похвалы, начал дико матерясь отталкивать ее руки, уже успевшие дать ему нужную твердость. Удар мгновенно призванной молнией, которую она сотворила на рефлексе и спустила с цепи быстрее мысли, был принят на клинок одного из приставленных к ней стражей. Потом она успокоилась, выровняла дыхание и прикрыла наготу, извинившись перед присутствующими за неподобающее поведение.

Человек только и смог что сказать какую-то скабрезность, после чего его усыпили и аккуратно вытащили из комнаты. Наблюдавшие процесс целители смогли очертить пределы действия оставшихся элементов коррекции и продолжили работу над ее разумом. Вторая и третья попытки были куда более успешными, ведь она тут же подавляла невольные порывы подчиниться бывшему хозяину. И только на четвертый раз никаких порывов не пришло - она видела перед собою всего лишь обычного человека, не испытывая к тому никаких желаний, кроме, собственно, нежелания его видеть.

Спустя еще пару дней этот наемник проснется в номере дорогой гостиницы, а рядом с ним будет лежать тугой кошель с монетами и подписанный им же договор на коррекцию памяти. Последние недели из его жизни вспомнить он не сможет, даже если очень хорошо заплатит профильному специалисту с подходящим классом. Для Ларистанэль была дикой сама мысль о том, что кто-то может добровольно согласиться пустить в свой разум чужака, которому не имеет никаких причин верить, просто ради денег. Это... это был настолько человеческий поступок, что он невольно вызывал восхищение столь бесстрашным и глупым безумием, подобно тому, как восхищают сезонные миграции леммингов.

В любом случае, она искренне надеется больше никогда не увидеть ни наемника, ни палаты, в которых ее исцеляли от невидимых ран, ни, что самое главное, того, кто ее из рабства спас. Пожалуй, последнего ей не хотелось в достаточной мере, чтобы позабыть обо всем остальном. Только пусть он исчезнет и никогда не возвращается.

Все это уже не важно, на фоне самого главного события.

Паутина обмана на душе ее рассыпалась без остатка.

Ласи, за всю свою жизнь, никогда не жаловалась на собственную глупость. Верно, ее часто обманывали, часто переигрывали, но всегда она предпочитала просто усвоить урок из поражения, вместо пустых слез и обвинений судьбы в подставах. Такая уж природа ее работы, что обманутой и преданной оказываешься едва ли не чаще, чем в трактир пожевать заходишь. И подобная методика борьбы с разочарованием показала себя с отличной стороны - за годы службы она поднялась из простой трактирной девки, собирающей слухи и пересказывающей их куда нужно, до весьма влиятельной персоны.