Его последние дни

На секунду мое сознание прояснилось, и я понял, что это приступ. Что его нужно переждать, рано или поздно будет легче. А еще услышал, что в соседней кабинке кто-то есть.

Меня снова накрыло. Можно сделать импровизированную веревку из спортивного костюма, но вот прикрепить ее некуда. Должно быть что-то. Унитаз? Можно ли утопиться в унитазе, сунув туда голову?

Я почувствовал боль одновременно где-то в солнечном сплетении и за пределами тела. Если бы я хотел описать это чувство в книге про Андрея — смог бы. Боль не имела никакого определенного характера. Не острая, не тупая, не существующая вообще. Самое понятное, но бессмысленное описание — болит душа. И снять эту боль или как-то облегчить ее невозможно.

Я хотел было выйти из туалета и продолжить свои странствия, но сообразил, что это плохая мысль. В таком состоянии я могу сделать какую-нибудь глупость. Нужно переждать тут. В голову пришла идея.

Я взялся большим и указательным пальцем за нижнюю губу и потянул. Сразу же почувствовал, как натянулась уздечка, и отпустил. С одной стороны, это больно и неприятно, но с другой — все сознание сужается до одной точки. В нем не остается места ни для чего, кроме боли.

Я вдруг понял или даже ощутил, в чем смысл селфхарма, упомянутого в недавнем разговоре с Розенбаумом. Физическая боль позволяет справиться с ментальной. Я сильнее оттянул губу и непроизвольно замычал от боли.

Но стоило отпустить губу, как меня снова накрывало. Казалось, что вот-вот разорвется душа, что все в моей жизни разрушено, что все это будет продолжаться до самой смерти. И единственный выход — приблизить смерть.

Я снова потянул губу, и сознание снова схлопнулось до одной точки. Пропало все, осталась только боль. Но, к сожалению, терпеть ее долго я не мог, пришлось отпустить.

И тут меня осенило. Я болен! Я настоящий псих. Я сижу в сортире в дурке и до боли оттягиваю свою губу. Это ли не признак полного сумасшествия?

Снова боль и временное облегчение. Но почему-то задрожали и ослабли ноги.

Это не может продолжаться вечно. Сколько еще я должен страдать? Ради чего? Я не могу жить так, как хочу, и не хочу жить так, как могу.

Я дернул губу и почувствовал вкус крови во рту. Порвалась уздечка. Ноги ослабли совсем, и я свалился с унитаза вперед, рухнув на пол как мешок с картошкой.

— Э, ты че там делаешь?! — В туалет вбежал санитар, подскочил ко мне и схватил меня за руку.

Потянул вверх, легко поднял на ноги и прижал к себе, видимо, таким образом фиксируя. Я не стал сопротивляться, напротив — расслабился и сглотнул кровь, наполнившую рот. Ее соленый вкус мне очень понравился.

Санитар потащил меня куда-то. Я не открывал глаз и мог судить о происходящем вокруг только по звукам и ощущениям. Вот подоспел еще один санитар, вдвоем у них получалось намного лучше. Они быстро донесли меня до палаты, положили на койку. Рядом суетился кто-то еще, судя по голосу — сестра.

— Что случилось?

— Я не знаю, в туалете нашел, лежал на полу, изо рта кровь.

Чьи-то руки деловито взяли меня за голову, потом аккуратно ощупали челюсть, приоткрыли рот. Судя по всему, сестра изучала повреждения.

— Как вы себя чувствуете? — На этот раз вопрос задали мне. — Вам больно?

Очень не хотелось ничего отвечать. Это рушило весь спектакль. До этого я слушал и даже ощущал сценку, происходящую с кем-то другим. Эдакий иммерсивный театр. А необходимость говорить возвращала меня в реальность, в которой будет больно.

— Только когда смеюсь, — ответил я на вопрос цитатой из старого анекдота.

— Смеетесь?

Сестра, видимо, анекдота не знала, и я предположил, что это связано с возрастом. Представил, что это совсем молодая и красивая девушка. С длинными светлыми волосами, аккуратно собранными на затылке. С большими, красивыми глазами, тонкой талией, длинными и нежными пальцами. И какой-нибудь забавный головной убор у нее. С красным крестом. Еще нужно определиться, какой длины халат представить. Не слишком длинный, чтобы не мешал любоваться красивыми ножками, но и не слишком короткий, делающий образ скорее пошлым, чем волнующим. Главное теперь — не открывать глаза. Иначе все рассеется.

— Как вы себя чувствуете? — повторила она вопрос.

— Хорошо, — абсолютно честно сказал я.

— Откройте глаза, — приказала сестра.

— А можно я так полежу? Я нормально, правда. Просто хочу полежать с закрытыми глазами.

— Голова кружится?

— Нет, совсем нет.

— Что случилось?

— На Эльбрусе, на Эльбрусе выполнял я упражнения на брусьях. Разворот и поворот, и ударился я брусьями об рот, — пропел я.

— Что? — не поняла она.

— Шучу, поскользнулся и упал.

— И ударились лицом об пол? — недоверчиво уточнила сестра.

— Об стенку кабинки сначала. Потом уже да, об пол. Кажется, уздечку порвал.

Какое-то время она молчала, о чем-то раздумывая. Я представил, как она хлопает глазками.

— Хорошо. Тогда лежите пока. Я схожу за доктором.

Сестра ушла, но, кажется, остался санитар. Сержант больше не скрипел. Хотя могу предположить, что санитары, втащившие меня в палату, помешали его кропотливой работе по центрированию стула. Так что все придется начинать заново.