Его последние дни

Я задумался: а что, собственно, изменилось в нем? Он такой же идеальный, педантичный и организованный, как и пару дней назад. Вот он вернется на работу, и там наверняка все будут рады, что пришел человек, у которого все систематизировано, отлажено и буквально разложено по папочкам. То есть здоровый человек — это псих, который умеет использовать свою болезнь себе во благо?

— Приятно было познакомиться. — Он протянул мне левую руку, и я невозмутимо пожал ее. — Успехов в творчестве.

— Там не бывает успехов, — буркнул я. — А все, что связано с успехами, — это уже не творчество.

— Вам виднее.

Сержант посмотрел на Сыча, подумал несколько секунд, но решил, его не тревожить. Вероятно, предположив, что если бы у него были силы и желание попрощаться, то он бы как-то отреагировал на происходящее. Сыч, конечно, не реагировал. Он даже не моргал.

— Удачи, мужчины! — Сержант изобразил что-то среднее между взмахом руки и воинским приветствием и вышел из палаты. Получилось очень красиво, уверенно и четко.

— Могу поспорить, он репетировал это, — сказал я, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Не думаю, что найдется псих, который будет утверждать обратное, — заметил Мопс.

Мне понравилась неоднозначность слова «псих» в этой фразе. Получилось красиво. Как блестящий сколами камушек среди гальки.

— Неплохо, — признал я.

— Пожалуй, — не стал скромничать Мопс.

Он вернулся к чтению. Но я уже видел, что у него в руках последняя страница, и поэтому стал ждать вердикта. Он ведь не сможет промолчать.

— Знаете, — сказал Мопс через минуту, — я ожидал худшего.

— От себя или от книги?

Мопс посмотрел на меня со снисходительной улыбкой:

— Вы же понимаете, что я не ошибся с формулировкой. Зачем вы ёрничаете?

И вправду. Чего это я? Он просто сказал о своих ожиданиях, а не о книге.

— Не знаю, если честно.

— Хотите, я не буду ничего говорить о книге? — предложил Мопс.

— Не хочу.

Он медленно сложил листы в одну стопку и подровнял ее края, как будто заразившись от Сержанта страстью к порядку.

— Это не шедевр мировой литературы, но она имеет право на жизнь. По нескольким причинам. Во-первых, скоро возникнет спрос на тему отношений с отцом.

— Ага, а Тургенев в одиночку с ним не справится, — усмехнулся я.

— Будет масса фильмов и книг на эту тему, — полностью проигнорировав мою фразу, продолжал Мопс. — И было бы неплохо оказаться в этой волне. Во-вторых, она показывает тему с неожиданной стороны. Неприятной, противоречивой, но тем не менее.

— Да что в ней неожиданного? — удивился я.

Мопс посмотрел на меня как строгий учитель на идиота ученика. У него это получилось так хорошо, что я замолк и сделал вид, что застегиваю рот на молнию.

— И главное — в ней есть жизнь. Как бы парадоксально это ни звучало применительно к книге, связанной с суицидальными мыслями. Но с ней нужно будет хорошо поработать, если вы все-таки ее допишете.

— В смысле? — не понял я. — У вас там не все рукописные главы?

— Три, — глянув на стопку листов, ответил Мопс.

— Значит, все. — Я развел руками. — Это и есть конец.

— Это плохой конец, — возразил Мопс. — Он не работает.

— Не работает центральная идея. Как видите, герой добрался до конца, но ничего не нашел. Ну и какой хороший конец тут может быть? Он понял, что все ерунда, и вместо того, чтобы надышаться азота, вылечился? Хеппи-энд!

Мопс смотрел на меня с таким нескрываемым высокомерием, что я даже позавидовал. Надо бы научиться.

— Да ваш герой может делать все что угодно. Хоть вздернуться, хоть в светлое будущее отправиться — это вообще не важно.

— А что важно? — растерялся я.

— Он должен найти точку, в которой все пошло не так. Как и было обещано в начале книги.

— Он прошел всю свою жизнь до самого начала. Там ничего нет. Вы же читали. Наверное, можно было бы придумать какую-нибудь… ну, там особо травмирующую ситуацию или…

— Нет, давайте только без этой фальши, — замахал руками Мопс. — Исповедуйте то, что проповедуете. Не надо превращать книгу в историю о сложном детстве и бедном несчастном мальчике. Вы не это писали.

— Вот именно, — согласился я. — Но не сложилась история.

— Забавно. — Мопс покачал головой, разглядывая меня с интересом. — Как это работает?

— Что?

— Ну ведь очевидно, что точка находится за пределами жизни Андрея.

У меня в голове что-то взорвалось. Почти буквально.

— Подождите, что за ерунда? Вот герой дошел до самого раннего воспоминания, и все. Как он может вспомнить то, чего с ним не происходило?

— Он нет, а Архан может.

У меня еще раз что-то взорвалось в голове. Такое ощущение, будто какой-то веселый подрывник сносил одну стену за другой.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Мне начинает казаться, что я знаю вашу книгу лучше вас. Архан явно старше Андрея. Даже в ранних воспоминаниях его способность к анализу и рефлексии на уровне взрослого человека. Хотя надо признаться, инфантильность у него зашкаливает, но это даже логично.

— Почему? — Я чувствовал себя не тупым, потому что тупой — это хотя бы какая-то форма. Я чувствовал себя пустотой.