Его последние дни

— Опять должно? — спросил Розенбаум.

— Да не придирайтесь вы к словам! Я его придумал таким, что он должен был справиться!

— А он не справился. Ну что ж теперь?

— Значит, я что-то сделал не так. Значит, где-то ошибка. Но я не понимаю где.

— Подождите, так кто из вас не справился-то? Вы или он?

— Это сложно. — Я потер переносицу и зачем-то зажмурился, стало полегче. — Но я же его придумал, значит, я.

— Ну, я слышал, что у хороших писателей персонажи живут собственной жизнью.

— Почти у всех.

— Ну так, может, это его решение? И вы тут вообще ни при чем?

Я долго сидел с закрытыми глазами, почему-то прокручивая в голове разговор с Мопсом. Он не давал мне покоя. На самом деле в его словах есть сила и смысл.

— Я не могу быть ни при чем. Но, может, и так. Может, это его решение.

— А зачем вы жмуритесь? — нейтральным тоном поинтересовался Розенбаум. — Просто интересно.

— Ваша просветленная лысина так блестит, что смотреть невозможно.

— Понимаю. Мне, к сожалению, надо идти. Вечером у вас прием лекарств. Не забудьте.

— А если забуду, то что?

— То сестра напомнит.

— И в чем тогда разница?

— В том, что вы не забудете.

Глава 18

Я открыл глаза и понял, что Розенбаум явно хотел сказать что-то еще, но как будто сдерживал себя. Мне даже показалось, что он злится. На лбу у него появились складки, усы топорщились, и он стал похож на моржа в докторском халате. Осталось только клыки выпустить. Или бивни. Что там у моржей? Он встал со стула и молча вышел из комнаты, в дверях столкнувшись с Денисом, возглавлявшим делегацию психов. Несмотря на разницу в габаритах, санитару пришлось уворачиваться от идущего напролом моржа в халате. Все-таки субординация у них тут армейская.

Делегация психов расселась по стульям и готовилась приступить к первому пункту повестки встречи, но Денис включил телевизор. Зловещий ящик мгновенно приковал всех к себе.

— Армянская сторона отрицает сообщения о тяжелых потерях, — сообщил диктор, а на экране показали азербайджанский беспилотник.

Я встал и быстро вышел. В палату идти не хотелось, там Сыч страдает по боженьке и Мопс по литературе. И куда податься? В туалет, видимо.

В дверях туалета я зацепился за что-то ногой и чуть не упал. Обернулся, чтобы посмотреть, что мне помешало, и увидел Тощего. Он стоял у косяка, между раковиной и стеной, бесстрашно улыбаясь и глядя мне прямо в глаза. Это он мне засаду, что ли, устроил? Стоял тут и ждал, когда я пойду отлить? Исключительная целеустремленность, а главное, место правильно подобрал. Проще всего застать человека беззащитным именно в туалете. Со спущенными штанами особо не повоюешь. Да и внимание занято не окружением. Тощий прямо-таки диверсионную операцию по захвату языка провел.

— Иди в жопу, — отмахнулся я и отвернулся.

— Ссыкло! — почему-то обиженным тоном заявил Тощий.

Я медленно повернулся обратно и посмотрел на него. Он чуть наклонил голову и рассматривал меня, как будто пытаясь понять, сработало ли.

— Ссыкло! — повторил он и улыбнулся.

— В каком-то смысле ты прав, — посмотрев в сторону комнаты досуга, ответил я сам себе, а не ему.

— Ссыкло!

— Заело, что ли?

— Давай попиздимся, че ты?

Интересно, а почему он не бьет первым? Я шагнул ближе к нему и утвердительно кивнул.

— Ну давай.

Тощий обрадовался, вскинул руки, вставая в то, что считал стойкой. Руки он задрал так высоко, что не смог бы нанести ни одного хорошего удара. Локти выше уровня глаз. Это было скорее похоже на попытку укрыть голову от ударов сверху.

— Ну, бей, — приказал я.

Он растерялся, выглянул из-за рук с сомнением.

— Руки ниже опусти! Колени в полусогнутое положение. — Я дернул его на себя, показывая, насколько он неустойчив, потом толкнул обратно, восстанавливая его же равновесие. — Шире ноги!

Я еще пару раз дернул его вперед-назад. Его мотыляло, но наконец он зафиксировался.

— Руки ниже! Ниже, еблан! Челюсть открыта! — Я легко шлепнул его ладонью по подбородку. — Бей.

Он так и стоял, не предпринимая никаких попыток меня ударить. Еще и зажмурился.

— Глаза открой. Бей, я сказал. — Я злился все сильнее. — Я тебя убью, если не ударишь. Утоплю в сортире.

Тощий поверил, испугался, губы задрожали. Он неловко, как ребенок, ткнул неплотно сжатым кулаком вперед. Я легко отвел удар в сторону и дал ему пощечину.

— Глаза открой, еблан. На меня смотри. Да не на руки, в глаза мне смотри! Бей. Еще, сильнее бей!

У него получалось очень плохо. Просто отвратительно. Он больше напоминал надувную куклу у заправки, которая мотыляется во все стороны и машет руками. И это доводило меня до исступления. Вояка хренов.

— Ты пиздиться хотел?! Ну, бей! Давай, в кадык мне ударь, чтобы я хрипел и задыхался. В кадык, я сказал! В глаза мне смотри! По яйцам бей! Никуда попасть не можешь? Сближай дистанцию, отгрызай нос и губы, выдавливай глаза! У тебя же две руки! Ну!

Тощий заплакал. Закрыл голову руками и сел на пол. Мне с трудом удалось сдержаться и не пнуть его. Я сел перед ним на корточки.

— Хреновое чувство, да?

Тощий, конечно, ничего не ответил. Так и сидел, закрывая голову руками и тихонько завывая.

— Это называется слабость.