Его последние дни

— Это она? — Да что у него за интонации такие?

— Да.

— А можно посмотреть? — Денис спросил это с каким-то даже пиететом.

И я отметил про себя формулировку — не почитать, а посмотреть.

— Держи. — Я сдержался и не стал его подкалывать, что картинок в книге нету.

Денис аккуратно взял стопку листов и положил их перед собой на стол. Покачал головой и посмотрел на меня с уважением.

— Нормально так, приличная толщина-то. — Он достал из кармана халата ручку и протянул мне. — Я вообще по книгам не очень, но понятие имею. Уважительно отношусь.

— Эм-м… Здорово. — Я не знал, как реагировать на его слова.

— Я думал, ты дурак совсем, ну, мол, выдумал, что ты писатель. Ты не обижайся, я тут всякого насмотрелся. Не обессудь.

— Да ничего.

Я взял ручку и сел за стол. К этому моменту желание дописывать эти несчастные главы уже улетучилось. Но теперь в присутствии Дениса я не мог себе позволить изменить свое решение. Мне казалось, что будет неправильно вернуть ему ручку и уйти.

Пришлось начать неторопливо записывать. Вообще, у меня еще теплилась надежда, что в процессе что-то поменяется. Найдется другая концовка, какой-то новый смысл, неожиданный поворот. Такое бывает, когда текст ложится на бумагу.

Как будто выдуманный мир окончательно приобретает силу только тогда, когда получает физическое подтверждение, даже если это всего лишь текст. Но к концу первой главы чуда так и не произошло. Все осталось прежним. Я отвлекся от письма и посмотрел на результат.

Кривые каракули покрывали листы. Ненавижу свой почерк и очень его стыжусь. А еще ненавижу свою неграмотность. И непонятно, что с ней делать. Зубрить учебник русского языка? Телефон хотя бы сам поправляет ошибки, а на бумаге… Я украдкой покосился на Дениса, как бы проверяя, не стал ли он свидетелем моего позора. Можно подумать, увидев мой почерк, он бы решил, что я ненастоящий писатель, и разозлился бы.

Денис, как ни странно, увлекся чтением. Он аккуратно брал лист своими огромными лапищами со сбитыми костяшками, внимательно читал и так же бережно откладывал лист в стопку к прочитанным. Судя по размеру второй стопки, читал он небыстро. Вполне логично. Почему он вообще начал читать? Что его заинтересовало? Денис почувствовал взгляд и посмотрел на меня.

— А про меня тоже будет? — спросил он. — Ты ж вот прям про нашу дурку пишешь.

— Будет. — Я смутился — вряд ли ему понравится то, как я его описывал.

— Офигенно! Это прям вот от души! Надо такое писать, конечно. Про реальных людей, про больничку нашу! А то понапишут про каких-то эльфов, про драконов. Ебанина одна.

Он вернулся к чтению. Я покачал головой. Про драконов читают, про больничку не особо. С другой стороны — вот он, мой читатель. Совсем не такой, как мне хотелось бы, честно говоря. Было бы, конечно, здорово, если бы мои книги читали умные, красивые, добрые и в идеале несуществующие люди. Эдакие эльфы. Тонко чувствующие, понимающие все акценты и полунамеки, способные оценить по достоинству отсылки и сюжетные повороты. Но таких нет. А есть Денис. Хамоватый санитар.

И справедливости ради надо заметить, что это должно льстить мне больше. Вряд ли он поймет все нюансы. Вряд ли вообще его заинтересует что-то, кроме описания больницы, но это даже хорошо. Он, в отличие от того же Мопса, не будет разбирать текст на запчасти. Оценивать, сравнивать и прикидывать, что тут можно было бы улучшить.

Я представил, как Мопс рассказывает Денису, почему книга плохая, на что получает вполне ожидаемый ответ:

— Не твоя, вот ты и бесишься!

Я вернулся к тексту. Кажется, я писал все медленнее, как бы оттягивая завершение, надеясь что-то изменить, вырулить в другую сторону, но все равно неуклонно приближался к финалу. У меня возникло ощущение, что я еду на паровозе, который нельзя остановить, а впереди на рельсах привязан человек. Я сбрасываю скорость до минимума, но это все, что я могу сделать.

И было бы даже логичнее ускориться, чтобы не мучить бедолагу. Чтобы он умер быстро, но у меня не хватает решимости. Я оттягиваю момент истины. И вот паровоз ужасно медленно приближается к человеку. Он уже достаточно близко, чтобы я мог рассмотреть его лицо. Оказывается, на рельсах лежу я.

Глава 17

К тому моменту как я поставил последнюю точку, Денис заснул. К его чести, он довольно долго боролся с дремотой, но все-таки пал в неравном бою с книгой. Положил голову на сгиб локтя и стал ритмично посапывать.

Если бы сейчас на вверенной ему территории комнаты досуга психи решили организовать диверсию, к примеру вскрыть клетку с телевизором и украсть оттуда Соловьева, санитар бы не смог им помешать.

Я представил, как психи достают из экрана Соловьева и он почему-то радостно плачет, обнимается со всеми и благодарит своих спасителей. Рассказывает, как ему было плохо, как его заставляли жить в маленьком экранчике. А потом они все празднуют воссоединение за настольными играми.

Или наоборот. Они берут его в плен и прячут под кровать. После чего пишут коллективное письмо султану. Требуют вертолет для побега, миллион жвачек «Love is» и «Оскар» для Ди Каприо.