Проезжая по ночным улицам Ростова, я продолжал офигевать. Всё это было для меня не типично: я же не Эдик, чтобы от нескольких прикосновений заводиться! Как так можно?
В памяти вдруг всплыл Владик Самсонов, с которым мы вместе служили: отличный боец и парень что надо, пока не выпьет спиртного. Три капли водки и, пожалуйста: Халк в действии, морда зелёная, бицепсы взбухают — не удержать. Мы кидались на него по двое на каждую руку, чтобы не разгромил казарму в щепки, вспоминая некую Лялечку, которая на шестой месяц службы отключила телефон, выкинула симку и его из жизни. По трезвой Самсон потом краснел от стыда и чистил на гауптвахте картошку вёдрами. Я его понимал, как и остальные пацаны, — каждого второго в роте не дождалась девушка. Меня тоже. Но я даже в восемнадцать так не реагировал на отказ. Пережил молча. Да и какие могут быть разговоры? Да? Да. Нет? Нет.
И тут тоже переживу.
С такими рассуждениями уже совершенно остывший я подъехал на улицу Красных Зорь, на задворки ростовского «шанхая». Вернулся к Крузеру, как обычно, проторенной дорожкой через дом-лабиринт. Обогнул ссорящуюся подхипованную парочку, от которой за полтора метра разило спиртом. Сунул руку в карман и оторопел: ключа зажигания от Лэнд Крузера не было на месте. Проверил все карманы по очереди. Ничего, даже в джинсах.
Как это возможно?! Я же никогда ничего не теряю! Где я мог его выронить?
Я запустил руку в ежик, ощутил под ладонью жёсткие, как щётка, волосы. Вот он — результат потери самоконтроля.
Парочка у входа в подъезд начала скандалить ещё громче. Девчонка взвизгнула. Я обернулся. Тощий, жилистый упырок в кожаной куртке резко схватил её за локоть и за волосы.
— А расплачиваться кто будет? — долетел до меня мерзкий, щербатый голос. — Пошли. Хватит выпендриваться!
— С ума сошёл?! Я не хочу!!! Опусти, козёл! Отпусти меня! — визжала девчонка.
Нескладная вся, неблагополучная, с вызывающей раскраской на лице, жалкая. Упырок отматерил её, не скупясь. Ненавижу таких! Я шагнул к ним, скривившись от омерзения, и гаркнул:
— Эй! Отпусти девушку!
Матом и меня обложило. Не долго думая, я макнул «героя» в асфальт, от души выплеснув остаточную злость. Девчонка бросилась прочь, едва жилистый выпустил её. Я отряхнул руки и слегка пнул упырка:
— Ещё раз увижу такое, асфальт грызть будешь, как перфоратор. От сих до сих.
Упырок что-то пробулькал мордой в луже. Я не прислушивался. Пошёл обратно тем же путём, каким и пришёл, к оставленной в закутке нищего подворья Ниве Шевроле. Может, там выпал ключ?
Досада, раздражение, недоумение плескались во мне. Дурные ассоциации витали где-то вокруг да около. На последней ступени деревянной лестницы меня обдало осознанием, будто холодным душем: да ведь в глазах Снежинки я такое же быдло, как и этот заспиртованный упырок! Криминал, который берёт силой и считает, что ему всё дозволено.
Сердце сжалось и бухнуло с размаха по рёбрам. Я даже остановился. В теле ощутилась нетипичная, почти предгриппозная крепатура. В душе тоже.
Погодите, выходит… — меня оглоушило стыдом, — Женя подумала, что я вот таким образом с неё плату решил взять за спасение? Как этот?!
Как же так? Я ведь хотел как лучше. И рискую ради неё, продолжаю рисковать. И думать о сексе.
Угу, да я молодец! Просто пять баллов! И что делать будем?
Я встряхнул головой и зашагал дальше, ошарашенный неприятной догадкой. Холодная волна в шее от загривка в подтверждение. Мозг заработал, перестав шуровать на холостую.
С той самой минуты, когда я приглушил Снежинку и уложил в багажник, мы связаны с ней крепче, чем в десантуре. Только в штурмовой роте мы учились друг другу доверять, потому что знали: жизнь будет зависеть не только от тебя, но и от того, чьё плечо рядом. А она не верит. Справедливо не верит. Ведь я же не говорю ей правду. И не скажу, потому что такая правда не спасёт и не поможет. А то, что я придумал, я ещё даже не начал делать…
Ветер рванул полы распахнутой куртки и смазал холодом по лицу. Делать было нечего. Не говорить же Зубру: прости, шеф, я пешком пришёл, ключ потерял от машины. И поплакать на плече, а потом получить пулю в лоб за профнепригодность.
Я сел в Ниву Шевроле и поехал обратно — в дом на пустыре на берегу Дона. Косяки нужно исправлять. Как минимум, я задолжал извинения одной крошечной балерине и просто человеку.
Сердце снова сжалось при мысли о ней и о том, что я ей противен. Но я сказал себе жёстко:
Стоп! Больше я вольностей себе не позволю. И эмоций. Никаких. Достаточно!
С этой девочкой я заигрался. Забыл, что парашют не раскрывается из-за сущей мелочи.
Глава 16
Я лежала с открытыми глазами и не могла заснуть. В голове спорили друг с другом мысли и играл Чайковский. С последним как раз ничего необычного — он там давно прописался: я встаю под первые такты балета и засыпаю под «Времена года», но мысли! Неудобные противоречивые, обвинительные и защищающиеся! О, как они замучили меня! Хотелось, чтобы наступила тишина. Я категорически не хочу больше думать! Отчего в голове нет такой кнопки, чтобы просто всё выключить и проснуться только утром?