Его забрал лес

– У нас же в Великолесье всегда народ был… поближе к старым обычаям. – Она обернулась на занавешенное окошко, туда, где стоял Великий лес. – Верим мы в Создателя, но и обычаи предков не забываем. Так уж… принято. Без греха, не подумай. Девушки, конечно, ворожат, гадают, но без всякого злого умысла. А кто с умыслом, так ему Создатель судья.

В трубе по-волчьи злобно завыла вьюга. Я дёрнул головой, точно надеясь увидеть здесь, на кухне, её. Но ничего. Никого.

Снаружи зима жадно поглощала землю пядь за пядью. Осень сдалась, уступив черёд.

По коридору мимо кухни протащили что-то крупное, тяжёлое. Я невольно оглянулся и тут же об этом пожалел. Пусть тело и обмотали простынёй, но по кровавым разводам и форме можно было безошибочно угадать, что это.

– Расскажите, пожалуйста, что случилось. Я очень хочу понять, – попросил я Анну Николаевну. – И помочь.

– Да чем тут поможешь, Мишенька? – вздохнула она. – Местные в Великолесье верят, что в Великом лесу обитает Хозяин леса – древний могущественный дух, что защищает всю округу. И много лет прямо в лесу жили отшельницы, то ли волхвы, то ли просто знахарки, звавшиеся лесными ведьмами. Деревенские к ним особенно старались не лезть, но уважали, даже боялись. Те, в свою очередь, никого не трогали. Их дом, их колыбель и могила – лес. Среди деревенских им не место. И наоборот.

А потом появился граф, и всё изменилось.

Лесным ведьмам граф не понравился. Он вырубал деревья, охотился, строил плотины – он нарушил весь старый порядок. Но ведьмы пытались вроде бы даже договориться.

Пока однажды почти двадцать из них не погибло.

– Слава мой пытался графа остановить, – прошептала так тихо, точно боялась оказаться подслушанной в собственном доме, Анна Николаевна. – Он у меня тогда совсем молодой был, горячий. А граф… у него везде связи. Он таких людей знает… Слава мне так и не сказал, что по-настоящему той ночью произошло. Мне известно то же, что и всем: девушек сожгли живьём, а других, деревенских… Да-да, деревенские там тоже почему-то были, не знаю почему. Их, ох, зарезали. Вроде как жертва. По языческому обычаю. Уж не знаю, не разбираюсь и не хочу разбираться в этом. А выдали всё это за колдовство. Но на самом деле Ферзен просто хотел запугать всех: и лесных ведьм, и деревенских. Ведьмы поняли, на что способен граф, а кметы… они народ простой, суеверный. Колдовства боятся. Раньше не лезли, потому что уважали, но страх… он пересиливает всё. Страх отупляет, озлобляет. Вот и народ озлобился. Об этом уже не принято говорить, но после того случая ещё много девочек невинных погибло: и тех, кто из леса, и простых. Пока Лесная Княжна не осталась совсем одна. Она дитятком ещё была несмышлёным… мы пытались её уберечь как могли.

– Значит, граф просто казнил всех ведьм и переложил вину на вашего сына? Но почему вы не попытались доказать правду?

– Мишенька, моего Славу едва на каторгу не отправили. Казнить грозились. Мы… Мы, Стрельцовы, раньше почти всем Великолесьем владели. Только когда Славу в темницу бросили, я пошла к графу и почти всё на него переписала, лишь бы отпустили моего сына. Если бы граф попросил, я бы и Камушек отдала. Всё что угодно, только бы спасти кровиночку родную.

Я невольно вспомнил про свою мать. Что бы она могла сделать ради меня? Пожертвовала бы Волчьим логом?

Перед самым прощанием я спросил:

– А эти лесные ведьмы… они же не настоящие ведьмы были?

– Почему же?

– Колдовства и всякой там магии не бывает.

– В наших краях, Мишенька, чего только не бывает.

Честное слово, в этот миг ветер особо язвительно завыл в трубу.

– Разве вы не видели сегодня Лесную Княжну? Она пришла спасти нас.

– Кто она такая?

Но тут старушенька снова заупрямилась, притворилась глухой, уставшей и очень расстроенной.

Когда совсем рассвело, за мной приехал кучер из Курганово. У него с людьми Стрельцовых получилось поставить сани.

Перед прощанием я крепко обнял и Николая, и Анну Николаевну.

– А что с Лесной Княжной всё-таки? Она на самом деле существует? – снова спросил я.

Старушенька только чмокнула меня в щёку и осенила священным знамением трясущейся рукой.

– Не стоит о ней больше, Мишенька. Вам вообще не стоит в это больше лезть. Уезжайте, Лаодикой заклинаю.

Я готов поверить, что у меня от недосыпа начинаются видения и всевозможные hallucinatio, бред то есть.

Густав Карлович успокоил, что уши не отморожены и скоро станет лучше. Но спать на боку больно.

Я пытался расспросить Клару об этой Лесной Княжне, но она не в настроении и отправила меня к графине.

Вечером в оранжерее всё выглядело совсем иным. Густые тени растений окутывали со всех сторон, и только огонёк свечи разгонял сумрак. Было душно, влажно, даже жарко.

Среди тёмной листвы брезжил свет.

Настасья Васильевна, окружённая расставленными канделябрами с горящими свечами, собирала цветы. Пахло тяжело, слишком сладко на мой вкус.

– О, Мишель, – она махнула мне рукой в перчатке, – идите сюда. Я только что подумала о вас.

Мне лестно слышать, что она вообще хотя бы иногда обо мне вспоминает.