Его забрал лес

– Не сметь! Не сметь врать! – Он затряс револьвером, и тут-то мне стало по-настоящему страшно. До этого я чувствовал себя потерянным, пустым, точно упавшим в кисель, но вдруг ощутил холод, пробежавший по позвоночнику. Доктор был в таком состоянии, что и вправду мог выстрелить.

Но дело не только в этом. Густав Остерман – убийца. Он уже убивал. Сколько раз я перечитал его дневник и на лойтурском, и на ратиславском, сколько раз повторил эти сухие строки: номера. Не пациенты, не подопытные. Он давал людям номера. Отнимал их имена. Их рассудок. Тела. Жизни.

Поэтому я ожидал выстрела. И старался стоять ровно, смотреть прямо. Чтобы хотя бы в последний миг моей жизни подарить отцу повод гордиться сыном, который не сбежал от смерти, как всегда прежде.

«Перечницу» я отпустил. Понял, что не решусь. Во мне не хватает ненависти, презрения, какого-то чудовищного обезличивания, чтобы выстрелить в другого человека. Да что человека? Даже на охоте я стрелял только потому, что слишком боялся ослушаться отца. Но отец остался в Волчьем логе, пусть и невидимой тенью вечно стоит за моим плечом. Не хочу, чтобы у него оставалась надо мной власть. Не хочу, чтобы он имел хоть малейшее влияние на меня.

И не хочу ни в кого стрелять.

– Густав Карлович! – Один знакомый доктор, друг моего учителя, работает с душевнобольными. Однажды он рассказывал, что с разъярёнными людьми лучше общаться крайне спокойно и уважительно. Поэтому я обратился со всем почтением: – Густав Карлович, я не вру. Не знаю, где Клара, но точно не у Лесной Княжны. Что случилось?

– Она… – нужно заметить, всё это время доктор не опускал револьвер, – пропала. Сразу как вы… и Лесная Княжна. Вы забрать её… Что вы сделать?! Вы отдать мою дочь этой лесной чудовище?

– Она не чудовище…

– Ведьма! Монстр… Убийца! Вы знать, сколько наших погибать из-за неё?

– Она защищала лес…

– Она убивать люди! Лесорубь! Охотник! А вы отдать ей моя Клара?!

– Клянусь, я бы ни за что не навредил Кларе и не позволил никому её обидеть. – Зачем она Лесной Княжне?..

И только тогда ужасная догадка поразила меня.

– Домовины… они же связаны с Великим лесом. И… это Лесная Княжна?

Она что-то говорила про жертвы, домовины, границы. И я задумался, насколько это связано. Не могла ли она приносить девушек в жертву духам Великого леса? Да, однажды прекрасная дева в зимнем лесу спасла трясущегося от страха мальчика, но что годы и отчаяние сотворили с той девой? Не обозлил ли её постоянный страх перед графом? Не ожесточили ли её сердце волки, всегда следовавшие по пятам?

Доктор молчал. Но его белая борода тряслась, как и револьвер в руках. От молчания мне становилось всё страшнее.

– Я прав? Это… Лесная Княжна спрятала тела в домовинах? Но почему вы тогда покрывали…

– Нет. – Доктор вдруг опустил револьвер и резко преобразился. – Вы не правь.

Шатаясь, он добрёл до столика рядом с камином, даже не взглянул на меня, положил револьвер, взял с подноса графин с добротным литторским мере́, налил в стакан, выпил залпом. Потом ещё. Всё молча, не глядя на меня. Остерман настолько сосредоточился на мере́, что я, пожалуй, мог выйти незамеченным из гостиной.

Но наконец, где-то после третьего стакана, доктор сел в кресло напротив и посмотрел на меня. Он открыл рот, только не смог издать ни звука то ли от волнения, то ли ещё почему. Доктор махнул рукой на кресло позади меня, предлагая присесть.

– А… Клара…

– Это есть… – Он сначала сказал по-лойтурски, и пока я вспоминал перевод, сам добавил на ратиславском: – Обряд. Вы правь.

– Обряд… Лесная Княжна…

– Ведьма.

– Да, я знаю, она ведьма.

– Ей нужны девушки.

– Да, чтобы защитить границы.

Трясущимися руками доктор снова потянулся к графину, на этот раз я поспешил ему помочь. Удивительное дело, Остерман же явно опытный хирург, раз творил… то, что он творил с подопытными в лаборатории. Всегда считал, что у таких людей железные нервы и они в любой ситуации проявляют хладнокровие.

Такой человек, нет, такое чудовище, как доктор, в моём представлении не способно вовсе испытывать чувства. И всё же, когда речь зашла о его дочери, оказалось иначе.

Он принял четвёртый стакан из моих рук, выпил залпом, с грохотом поставил на столик и вдруг вскочил на ноги.

– Идёмь!

– Куда?!

– Вы правь, – повторил он, взмахнув руками.

– О чём вы?

– Обряд! Домовины.

Он пытался говорить и на лойтурском, но, видимо, от волнения не мог связать и двух слов на любом языке.

Больше не мешкая, доктор схватил револьвер и побежал из дома. Я – за ним. И снова мы нырнули в заснеженный сад. Ночь утратила радостный звон, что ранее доносился с берега. Вдалеке прозвучал выстрел. Откуда-то от леса раздался вой.

– Что это?

– Охота. Граф решил остановить её. Раз и всегда. Иначе опять.

Точно, Ферзен же привёз лесорубов. Ему нужно остановить Княжну, иначе Великий лес расправится с чужаками, как делал это прежде… и если Княжна и вправду совершила всё это, её нужно остановить.