Эгоист

Сэр Уилоби пробормотал: «Я очень привязался к мальчугану», и быстро, чтобы не слышать ответа Вернона, шагнул в сад. Он так спешил, что забыл пропустить Клару впереди себя, но тут же обернулся и, как бы извиняясь за свою оплошность, произнес: «Милая!» Ее лицо было неспособно выражать суровость, однако ямочки не играли на ее щеках, как обычно, а глаза сверкали больше обычного. Весь этот разговор о юном Кросджее она затеяла не без задней мысли: он должен был послужить окончательному разоблачению Эгоиста. Но если бы она полностью отдавала себе отчет в тех скрытых и до неузнаваемости запутанных мотивах, заставивших ее заговорить с сэром Уилоби о Кросджее именно в присутствии Вернона, она бы сгорела от стыда.

Теперь свет может убедиться, что ей самой не сладко оттого, что судьба связала ее с Эгоистом! «Свет» в данном случае олицетворялся для нее в Верноне. Отныне, думала она с надеждой, ее не будут судить так строго, как бы сурово ни осуждала себя она сама. Впрочем, сейчас не время для самобичевания, это следует отложить до окончательного подведения итогов; а покуда важно заручиться сочувствием «света» или, по крайней мере, надеждой, что он будет на ее стороне в той страшной борьбе с самой собой, какая ей предстояла, — дальше границ собственной личности ее горизонт пока не простирался. Поддержка в предстоящем бою была необходима, кое-какие сделки с совестью — неизбежны. Вспомним, как она была слаба, как одинока, как безнадежно запуталась, каким ужасающим оскорблениям подвергалась она ежедневно, оскорблениям, которые не могли не ранить такую впечатлительную и пылкую натуру, — и, вспомнив все это, простим ей небольшую дозу лицемерия, этого естественного оружия всех девушек в беде! Она успокаивала свою придирчивую совесть, говоря себе, что делает из мухи слона, и где-то в глубине души понимала, что это она сама, нарочно, раздувает пустяки, как бы задабривая все ту же совесть, — чтобы в роковую минуту та не помешала ей сделать окончательный выбор. К тому же она немного и гордилась тем, что придает такое огромное значение малейшему отклонению от прямого пути, — это поднимало ее в собственных глазах и заглушало предостерегающий голос совести. Главное же, она готовится к бою и не вправе слишком долго предаваться самобичеванию, этому занятию, годному для монахинь и отшельников, которых не подстегивает время. Разумеется, в этой борьбе за себя, к которой она рассчитывала привлечь и «свет», неминуемы потери; быть может, ей придется поступиться скромностью. Цена немалая, но что же делать? Взвесив все, Клара решила, что готова ее уплатить.

— Вот видите, — сказал Уилоби. — Вернону нечего ответить.

Он притянул к себе ее руку и продел в свою, чтобы Клара почувствовала в нем сильную опору.

— Всякий раз, как эту маленькую головку начнут одолевать сомнения и колебания, всякий раз, как моя девочка почувствует, что не знает, куда идти, она обратится ко мне, не правда ли? И я всегда ее выслушаю, — заключил он тоном, каким успокаивают маленьких детей. — Моя родная! Я тоже обещаю приходить к вам за утешением всякий раз, как мне досадит свет. Таким образом, мы дополпяем друг друга, вы — меня, а я — вас. Вы меня узнаете, вы узнаете меня со временем! Для тех, кому я раскрываю душу, я не представляю загадки. Я и не претендую на загадочность; впрочем, не скрою, ваш домашний, задушевный Уилоби не совсем тот Уилоби, которого знает свет. Перед этим грубым животным приходится выступать во всеоружии.

Молодость не прощает однообразия. Из всех истин эта — самая непреложная. Однообразие действует на молодой организм, как яд, и молодой организм, сам того не сознавая, начинает за себя мстить: грудь вздымается выше, мышцы расправляются, ноги сами собою несут молодое тело по лужайке в стремительном беге — это мстит сама природа.

— Когда прибывает полковник де Крей? — спросила Клара.

— Гораций? Дня через два. Я вижу, моей радости не терпится, чтобы он приехал и приступил к разучиванию своей предстоящей роли!

По правде сказать, мысль о приезде полковника мало волновала Клару; она сама не знала, почему заговорила о нем. А теперь испугалась и бросилась назад; она хотела было укрыться под сенью лукавства, но затем, набравшись духа, шагнула прямо к скамье подсудимых.

— Я вовсе не хочу, чтобы он приезжал. Я не знаю, о какой роли вы говорите. Я ничего не хочу. Уилоби, вы ведь сказали, что выслушаете меня, правда? Выслушайте же меня сейчас! Но только имейте в виду — я совершенно ординарная личность, и, чтобы не было места недоразумениям, вы должны каждое мое слово понимать буквально. Я недостойна вас. Я переменчива. Я больше всего на свете дорожу свободой. Я жажду свободы!

— Флитч! — крикнул сэр Уилоби вдруг. Это прозвучало, как заклинание. — Извините меня, дорогая, — спохватился он. — Видите вон того человека? Я категорически запретил ему появляться в моих владениях — и вдруг он здесь, чуть ли не в самом моем саду!

Сэр Уилоби замахал рукой на человека, стоявшего в приниженной позе просителя. Одинокая фигура мгновенно скрылась.