— Густавъ, если и мое состояніе вложено въ это предпріятіе, то само собою разумеется, что мы предоставимъ его твоему брату въ неограниченное распоряженіе, до тхъ поръ пока онъ будетъ считать это нужнымъ.
— Твое состояніе совершенно непричастно къ этому, — объяснилъ Густавъ. — Каковъ бы ни былъ Францъ въ качеств спекулянта, въ роли твоего опекуна онъ совсмъ безупреченъ — это сама добросовстность. Онъ съ полнымъ уваженіемъ отнесся къ завщанію твоего отца. Ты была и останешься богатой наслдницей, Джесси; къ сожалнію это нельзя измнить, но я твердо ршился, несмотря на это твое неудобное свойство, жениться на теб, и даже не дале, какъ черезъ мсяцъ.
— Это невозможно! — возразила Джесси. — Надо еще много чего привести въ порядокъ и подготовить. Ты самъ долженъ признать, что время слишкомъ коротко.
— Я ничего не признаю, — заявилъ Густавъ. — Всю дловую сторону приведетъ въ порядокъ мой братъ, а все остальное можетъ произойти въ назначенное мною время. Вдь у васъ здсь, въ Америк, все совершается съ быстротою пара, все — и спекуляцiи, и обогащеніе, и даже жизнь и смерть. Я ничего не имю противъ этого мстнаго свойства, такъ какъ его можно распространить и на бракъ, и, какъ твой будущій тиранъ, требую, чтобы ты черезъ мсяцъ стала моей женой.
Джесси видимо казалось вовсе не черезчуръ труднымъ подчиниться этой тираніи; по крайней мр она посл нкотораго промедленія, улыбаясь и покраснвъ, выразила свое согласіе.
Тогда ея женихъ произнесъ:
— По крайней мр я могу быть около своего брата, когда разразится первая буря, а вдь ея ждать недолго. Конечно въ консульств узнаютъ обо всемъ этомъ случа, и сегодня же вечеромъ о немъ будетъ знать весь городъ. Любезный агентъ Дженкинса, поклонникъ моей литературной дятельности, сперва станетъ рвать на себ волосы, а затмъ начнетъ посылать одну телеграмму за другой въ Нью-Іоркъ. Ахъ, хотлось бы мн видть, какъ господа Дженкинсъ и Компанія начнутъ извергать пламя своего гнва и пошлютъ меня на самое дно преисподней. Ну, да я надюсь съ Божьей помощью еще разъ предоставить имъ случай къ этому, какъ только появятся мои статьи. Они должны будутъ познать перо, которое намревались подкупить.
— Такъ ты дйствительно думаешь, что мой опекунъ откажется отъ тхъ своихъ обязательствъ? — спросила Джесси.
— Онъ долженъ сдлать это во что бы то ни стало! Посл того, что случилось сегодня, для него вообще не остается ничего иного; но вмст съ тмъ онъ — достаточно хорошій коммерсантъ и суметъ спасти то, что еще можно. Конечно Дженкинсъ постарается причинить ему по возможности больше непріятностей; ну, тмъ лучше! Это по крайней мр заставитъ Франца обратить взоръ на Германію, и мы снова пріобртемъ его себ. Къ своей прежней лихорадочной жажд спекуляцій онъ не можетъ и не сметъ вернуться; здсь же искушеніе слишкомъ велико, и онъ пожалуй можетъ поддаться ему. Ледъ теперь наконецъ сломленъ, а въ Фрид заключается своего рода весенній вихрь, который все воскрешаетъ къ новой жизни, и мы спокойно можемъ передать ей все дальнйшее. Даю теб слово: черезъ нсколько лтъ она привезетъ отца обратно на его родину.
Постепенно Густавъ и Джесси дошли до морского берега и остановились у той скамейки, на которой въ тотъ памятный вечеръ сидла Фрида. Предъ ними лежалъ океанъ, сверкавшій подъ солнечными лучами.
Густавъ одной рукой указалъ на него, а другой обнялъ невсту, причемъ произнесъ:
— Тамъ находится мое отечество, Джесси! Черезъ нсколько недль оно станетъ также и твоимъ, и ты полюбишь его: вдь это — родина твоей матери. Возможно, что правъ мой братъ, утверждавшій сегодня утромъ, что на поприщ умственной дятельности здсь все отличается боле значительными и свободными чертами, нежели у насъ, въ Германіи, что здсь скоре можно выдвинуться, достигнуть боле виднаго успха даже при помощи литературной дятельности. Но какъ разъ у насъ, нмцевъ, наступило теперь время, когда въ жаркой борьб нужно высоко держать знамя и выдвинуть на защиту его свои лучшія жизненныя силы. И я съ радостью и ото всей души готовъ сдлать это и не требую никакой иной награды, кром того, чтобы Джесси, моя любимая женушка, была довольна своимъ „эгоистомъ“.