Эйфория

Всю жизнь считавший глупостью и никогда не допускавший ни в собственных отношениях, ни в работе, игр типа «верхний – нижний», сейчас, с силой, которой не ожидал от себя, проникая в Элис, захватывая, подчиняя и подчиняясь ей, он внезапно перестает различать, кто из них проникает и кто сдается. Это так же далеко от насилия, как и от обычного секса, потому что ни в том, ни в другом случае в нем не могло бы родиться такое властное ощущение собственной беззащитности, открытости и готовности ко всему. Она ли так сладко ему отдается – запросто, без малейшей ласки, или это он с азартом хищника, упавшего на колени перед добычей, предлагает ей себя, понять невозможно. Он кончает первым, но она тут же следует за ним, и его это уже не удивляет – его сегодня уже ничто не может удивить.

Медленно, опираясь ладонями о стол, Бенедикт возвращался к нормальному ритму дыхания, слушая, как приходит в себя женщина под ним. Он осторожно вышел из нее и, выпрямившись, принялся приводить в порядок собственную одежду. Элис развернулась и, облокотившись бедрами о многострадальный стол, подняла на него смеющиеся глаза. Бенедикт смотрел на нее со смесью изумления и восхищения. За последние полчаса эта женщина заставила его доказать и опровергнуть добрую половину того, в чем за долгие годы общения в противоположным полом у него не было оснований сомневаться. Правду сказать, это порядком раздражало. И все же это был один из его любимых моментов – когда опыт искрами рассыпается в руках, и реальность властно заявляет о себе. Он взял в ладонь ее руку и поцеловал, ставя этим своеобразную точку в их странной и будоражащей встрече. Элис ласково улыбнулась и провела рукой по его щеке.

– Теперь ты понимаешь, не так ли?

– Теперь – да, – задумчиво ответил Бенедикт. – Хотя и не уверен, что захочу снова когда-нибудь это повторить.

Элис ничего не ответила. Она подошла к креслу, в котором оставила свою сумочку, достала из нее аккуратно сложенный чек, положила его на стол и, еще раз взглянув на Бенедикта, сказала:

– Спасибо.

Бенедикт ответил ей едва заметным движением ресниц и, глядя вслед ее удаляющейся фигуре, внезапно подумал о том, что на его памяти только одна женщина вызывала у него более сильные чувства. Гарриет.

Бенедикт хмыкнул. Похоже, в ближайшее время он все-таки это повторит.

Глава 8 Бенедикт. Токката

Токката (итал. toccata от toccare – «трогать, касаться») – первоначально всякое произведение для клавишных инструментов, в современном смысле – инструментальная пьеса быстрого, чёткого движения равными короткими длительностями. Обычно токката пишется для фортепиано или органа, но встречаются также токкаты для других инструментов.

Гарриет переехала к Бенедикту в начале августа.

Сидя на диване с чашкой чаю, Бенедикт следил за тем, как она последовательно и методично выкладывает из чемодана свои вещи, в умиротворяюще медленном ритме располагая их в шкафу, и лениво размышлял о том, что если в больших картонных коробках, которые доставили отдельно, столько же разнообразных необычайно нужных предметов, им понадобится еще один гардероб. Или, возможно, еще одна комната. Бенедикт представил себе просторный тренажерный зал, из которого вынесли все спортивные принадлежности, до отказа заполненный женскими платьями, рядами туфель и – в этом Гарриет была оригинальна – бумажными журналами и учебными пособиями, и рассмеялся.

Гарриет вопросительно обернулась в его сторону и подняла бровь.

– Я подумал о том, как выглядела бы в моем доме специальная комната для твоих – он хмыкнул – особых предпочтений.

Гарриет закатила глаза.

– Если это намек на то, что я рискую захламить твою квартиру…

– Не рискуешь, – успокоил девушку Бенедикт, поднимаясь, – ты уже ее захламила.

С удовольствием заметив, как в глазах Гарриет вспыхнули хорошо знакомые ему недобрые огоньки, он подошел к одной из коробок и, отогнув половину картонной крышки, заглянул внутрь.

Критически осмотрев верхний слой вещей, сплошь состоявший из все тех же книг, компьютерных распечаток и бумажных пакетов с неидентифицируемым содержимым, он задержал взгляд на царившем среди всего этого небольшом фотоаппарате, небрежно брошенном прямо поверх остальных вещей, не удостоившемся обертки или стандартного чехла.

Склонившись над коробкой, Бенедикт поднял массивный предмет и принялся рассматривать его со всех сторон.

– Не знал, что ты увлекаешься фотографией, – задумчиво сказал он.