Эйнемида III. Надежда на весну.

Чернобокое судно, украшенное синими глазами богини, под дружный запев гребцов выходило из заполненной кораблями хисской бухты. Заложив за спину руки, Эврион смотрел с кормы на удаляющийся хелкадский берег, покрытый строительными лесами остов будущего дворца и кипящий жизнью торговый порт. Взгляд задержался на скромном каменном храме, притулившемся к склону горы. Эврион удовлетворённо улыбнулся. Дело всей жизни сделано, и теперь можно успокоиться. Тайна, даже мысли о которой он старательно гнал от себя, заперев разум на тысячу замков, сохранена надёжно и ждёт своего часа. Да устроят боги так, чтобы этот час никогда не настал.

– Красиво, а, отец? – Гекарон подошёл и встал рядом с отцом, опёршись локтями на борт. – У хиссцев прекрасные корабли, не зря им Сефетарис благоволит. Небось не уступят и тем, что были там, на Родине.

– Да ну что ты, – улыбнулся в бороду Эврион. – Это всего лишь лодки с вёслами и парусами, жалкая тень того, что делали наши деды. Их корабли шли против ветра, перевозили целые народы и могли идти в открытом море напрямую. Мы же ходим вдоль берега и боимся даже слабого шторма, не говоря уж о чудовищах.

– Хотел бы я такой корабль, которому чудовища не страшны. И откуда они только взялись? Старики говорят, до Катастрофы таких не было.

– Считают, что они из иных миров, те, что спаслись от гнева наших новых покровителей на морском дне. Но, думаю, там они тоже скоро исчезнут.

– Почему?

– Слишком огромные. Они не принадлежат этому миру, и он не создан для них. Им не хватает пищи. Моряки рассказывают, что встречали чудовищ, сражающихся между собой. Наверняка из-за охотничьих угодий. Так они истребят друг друга, а уцелевших убьёт голод. Думаю, через сто или двести лет их останутся единицы.

– Хорошо, если так, но на наш век их хватит, – вздохнул Гекарон.

– На ваш, не на мой, – Эврион улыбнулся. – Что до меня, то моё дело жизни сделано. Мне теперь покойное кресло, книги да внуки, коих ты, быть может, наконец соблаговолишь мне подарить.

– Отец, а почему ты решил, что это сработает?

– Сработает что?

– То, что ты скрыл. Невидимое солнце. Вдруг это попросту никто не найдёт, и всё будет без толку?

Они говорили негромко, да к тому же на том истинном языке, что уже понимали далеко не все соотечественники. Все товарищи по плаванию, с которыми беседовал Эврион, изъяснялись только на современном, уродливом и упрощённом наречии, но он всё же испуганно огляделся. По счастью, моряки были заняты своим делом, а капитан и кормчий, кое-как понимающие язык подлинных пнатеи или, как все теперь говорили, эйнемэи, находились на носу, следя за коварными скалами на выходе из бухты в открытое море.

– Никогда не говори об этом, не убедившись, что тебя не слышат! – грозным шёпотом напустился Эврион на сына. – Или не понимаешь, что это нужно держать в тайне даже от самого себя, ибо есть способы услышать несказанное?!

– Во-первых, нас не слышат, – упрямством Гекарон вполне мог поспорить со своей матерью, – а во-вторых, нет, не понимаю. Раз это так важно и нужно донести до потомков, почему не раскрыть это всем эйнемэи? Пусть об этом запишут в книгах, высекут на камнях…

– Ты представляешь, что будет, если об этом узнают соотечественники? Если они узнают, какую роль в этом играла наша семья…

– Ну и что? – Гекарон боязливо сглотнул, но ответил твёрдо. – Неужели честь нашей семьи важнее будущего целого мира?

– Если пнатеи решат, что наш род хоть немного повинен в… сам знаешь, чём, дело может кончиться не только позором.

– Но… разве мы в этом повинны? – почти умоляюще спросил Гекарон.

– Я не знаю, сын, – честно ответил Эврион. – Я не уверен, не могу ответить на этот вопрос сам себе. Возможно, я бы решился всё раскрыть, но дело не в страхе. Не зря тайна хранилась столь долго, и людьми, куда более мудрыми, чем мы. Представь, что будет, если она попадёт в дурные руки? Однажды, это уже случилось и привело к Катастрофе… Нет сын, об этом будем знать только мы – ты да я. Когда твои братья войдут в возраст мужей, мы раскроем тайну и им, если решим, что они достойны. Так её хранили доселе, так мы будем хранить её и впредь.

– Но вдруг кто-то не сможет передать это потомкам? Ты создал эти тайники, но почему ты так уверен, что он переживут сто лет или тысячу? А если переживут, что наш потомок окажется рядом и воспользуется ими как надо?

– Это был его замысел. Сумерки эпох – особое время – так сказал мне он. Всё живое и неживое связано нитями, чьи переплетения не постичь до конца даже бессмертным, Сумерки искажают эти связи, запутывают нить. Мы поставили нечто вроде катушки, которая должна собрать движимые Сумерками нити и, через цепь связей и событий, соединить нужные – великое искусство, ныне неведомое. Уверенности в том, что всё пройдёт как задумано, нет – этого он не скрыл – но лучшего способа тоже нет.

– А если наш род совсем прервётся? Болезнь, война, что тогда?