Эйнемида III. Надежда на весну.

Аорион не слушал. Лёгкими прыжками он мчался через лес, не замечая ни корней, ни неровной почвы под ногами. Алкмисто, дочь ‒ нежная, ласковая, жизнерадостная девочка. Себялюбивый и расчётливый, Аорион обожал дочь безумно, так же как её унесённую кровавой лихорадкой мать, а возможно даже больше. Ради неё – единственного человека на свете – он был готов позволить заживо себя сжечь, лишь бы даже слезинка не увлажнила её лучистых глаз.

Правильно твердят книжники и жрецы – естество человека во многом определяет среда, где ему приходится жить. Всего поколение понадобилось пнатеи – жителям огромных шумных городов, учёным, мореплавателям, философам, торговцам – чтобы, под стать презираемым ими дикарям, исполниться звериной выносливости, осторожности и ловкости, научиться выживать и чуять опасность ещё до её приближения. Вот и сейчас, Аорион ещё не видел врагов, а его инстинкты уже бросили его тело с тропы и заставили забиться под мгновенно примеченую замшелую корягу. Скорчившись в своём укрытии, он замер, чутко прислушиваясь к каждому шороху, следя за каждым движением меж обрамлявших тропу деревьев.

Они появились почти бесшумно – темноволосые, одетые в шкуры и костяные доспехи, с ног до головы покрытые красными татуировками, верхом на огромных мохнатых чудовищах – жуткой помеси медведя и волка. Аорион знал их имя: дарозы. Так сказал тот пленный дикарь, смеявшийся под пытками и заговоривший лишь после того, как за дело взялся старый Навакр. Этими дикими тварями кишели все окрестные земли, и пнатеи не раз приходилось вступать с ними в бой. Те доспехи, что пнатейские умельцы плавили из найденных в пути руд, не шли ни в какое сравнение с чудесными электровыми бронями погибшей Родины, но каменные наконечники копий и деревянные дубины дикарей не были для них серьёзной угрозой. Беда в том, что под жуткими пастями волкомедведей подался бы и электр. Каждая такая стычка уносила жизни пнатеи, которых и без того осталось безумно мало.

Под ревущие завывания своих жутких тварей, дикари пронеслись дальше по тропе, и всё стихло. Аорион облегчённо вздохнул. Немного выждав, он осторожно выбрался из укрытия и огляделся: никого вокруг, вой стаи доносится откуда-то издалека. Удовлетворённо кивнув, Аорион со всех ног бросился к стоянке, и тут что-то тяжело свалилось с дерева ему на спину, вбивая в землю весом огромной, многопудовой туши.

***

Бледное, без единой кровинки, лицо юного Фэариона выглядело так, словно он вот-вот либо упадёт в обморок, либо опустошит желудок прямо на пол. Ободряюще улыбнувшись, Мэаларэн вручил юноше светящийся ярким белым светом патаэд – пусть хоть чем-то займёт руки, иногда это помогает. Сам Мэаларэн не чувствовал почти ничего, за время службы в управлении Спокойствия насмотрелся и не такого. Человек – существо, способное привыкнуть почти ко всему. Вопрос, хорошо это или плохо?

В просторном тайнике, надёжно укрытом под роскошным дворцом Ээфиора, городского советника по строительству, смертью даже не пахло – ей разило. Два десятка обнажённых тел – все молодые юноши и девушки – лежали на полу посреди комнаты, уложенные сложным узором, отдалённо напоминающим глиф «алар» – солнце. Умирали долго. По капле выпущенная из сотен порезов кровь частью покрывала пол, размазанная то ли рисунками, то ли письменами, частью плескалась в тяжёлых орихалковых сосудах, установленных на чём-то вроде алтаря. Вдоль стен и дальше, во внутреннем помещении, валялись бесформенными мешками устроители этой мерзости. В их числе и сам высокоуважаемый советник. Мэаларэн лично и с огромным удовольствием выпустил из него кишки, да так, что ублюдок от боли процарапал ногтями мраморный пол. Нет сомнений, начальник Ээфиора, высокоучёный Наонор, сделает круглые глаза, начнёт сокрушаться о человеческой низости, клясться, что не знал, и даже заподозрить не мог, и ничто не указывало… Пусть клянётся. У Мэаларэна есть кое-какие догадки насчёт того, сколь высоко поднялась скверна в славном городе Таоллэ, жемчужине Восьмого острова, и он не успокоится, пока не установит истину. Не зря же много лет назад он надел на шею тяжёлую электровую цепь блюстителя спокойствия.

– Дэал, вы закончили? – спросил Мэаларэн начальника булавоносцев, плечистого здоровяка в орихалковой кольчуге поверх тёмно-зелёного каэйтона. Остальные булавоносцы осматривали помещение, делая пометки на жемчужно-белых листах иэроната.

– Да, досточтимый, – длинный патаэд со светящимся шаром на конце казался в могучих руках Дэала страшным оружием, и не зря: убивать им он тоже умел. Мэаларэн видел лично. – Двадцать четыре тела и двенадцать преступников. Кровь выпущена – сам видишь. Всё как тогда. Записей или чего-то похожего не нашли, зато у каждого преступника на шее вот это.