Эйнемида III. Надежда на весну.

– Ради пнатеи, – упрямо нагнул голову Мэаларэн. – Я понимаю, как всё это выглядит и чем грозит как нашей семье, так и лично мне, но я чувствую, понимаешь, чувствую, что это важно – возможно, важнее всего. Я не могу поступить иначе.

– Ты чувствуешь… – Нэатэон раздражённо махнул рукой. – А из-за твоих предчувствий пострадаем мы все.

– Будет хуже, если мы пострадаем от того, что мои предчувствия подтвердились.

Отстаток пути прошёл в тяжёлом молчании. Спустившись с холма Эмоон, они миновали густо засаженные раскидистыми деревьями улицы квартала Лаи-Иалла и добрались, наконец, до своего родного Лоиссэ. К тому времени луны уже клонились к горизонту, предвещая скорое наступление зари. По ночному времени притихший, город наполнился пением птиц.

– Что ж, тебе налево, мне направо, – с деланой весёлостью сказал Мэаларэн. Они стояли на тёмной пустынной улочке возле высокой, украшеной искусным узором стены Коллегии архитекторов. Окружавшие Коллегию деревья чуть покачивались от налетевшего с моря ветерка.

– Да, – мрачно кивнул Нэатэон. – Ты всё-таки решился, завтра пойдёшь к Эйэсу?

– Прости, я не могу иначе.

– Что ж, может это и к лучшему, – бескровные тонкие губы Нэатона тронула улыбка. – Наверное, ты прав, и иначе нельзя. Делай, как знаешь. Доброй ночи, передавай привет жене и детям.

– И тебе доброй ночи, Нэатэон. Радуйся.

Приветливо кивнув, Мэаларэн отвернулся. До дома отсюда четверть часа, можно будет наконец вымыться и выспаться, слишком уж долгим выдался день. Его размышления прервал голос родича.

– Мэаларэн, подожди.

– Да, Нэатэон, что забыл сказать? – Мэаларэн с улыбкой повернулся, и боль пронзила его живот. Перед глазами выросло искажённое страшной ухмылкой лицо родича, его обычно холодные глаза пылали фанатичным пламенем. Орихалковый катар, что Нэатон носил у правого запястья, вошёл в живот Мэаларэна по самую рукоять.

– Великое изменение свершится… – удар, боль раздирает живот, кровь дождём барабанит по камням мостовой. Мир изменится необратимо, во имя рода людского… – снова удар, кровь наполняет рот, стекает по подбородку. – Взойдёт Невидимое солнце и время пойдёт вспять… – ещё удар, голова Мэаларэна бессильно опускается на плечо родича, со стороны может показаться, что они слились в объятьях. – Но ты этого не увидишь. Я не хотел, чтобы так вышло, ты виноват сам, прости…

Нэатэон отступил, и навстречу Мэаларэну рванулась узорная, выложенная красной, белой и чёрной плиткой мостовая.

***

Из просторной комнаты с огромными окнами до пола открывался захватывающий вид на красавец-город весь в зелени и серебре деревьев, с просторными улицами и вычурными домами из белого, чёрного, красного камня. Город раскинулся у широкого залива, полного кораблей со всего света, а дальше простиралась бескрайняя морская гладь. Аришта-Элем стоял у самого окна, и лёгкий солёный ветерок приятно освежал его обнажённое тело.

Массивная орихалковая дверь распахнулась, и на пороге выросла могучая фигура Тхэрона, которого всё чаще, на новый лад, называли Тироном, хотя вряд ли кто осмелился бы сделать это в его присутствии. Светлые, чуть рыжеватые волосы подобны львиной гриве, огромные чёрные глаза пылают словно угли, чудесно соразмерное лицо с массивной волевой челюстью, гладкая кожа. Лёгкий тёмно-красный каэйтон открывает точёные грудь, живот и сильные руки, перевитые бугрящимися мышцами. По мнению многих, прекраснейший из людей, по мнению всех – величайший. Поэт, заклинатель, архитектор, скульптор, кузнец, художник, изобретатель – было ли то дело, которым не занялся этот человек, а занявшись, не превзошёл в нём всех живших доселе и ныне живущих? От Тхэрона исходило ощущение невероятной силы. Подле него, казалось, подрагивал сам воздух, точно у пышущей жаром печи.

Не удостоив Аришта-Элема взглядом, Тхэрон подошёл к снежно-белой статуе, выполненной с чудесным искусством. Рука мастера настолько точно, до мельчайших подробностей, передала каждый изгиб тела, каждую черточку лица, что Аришта-Элему при виде неё всегда становилось не по себе. Ему казалось, что эта ещё недавно бесформенная глыба белого камня и есть настоящий Аришта-Элем, сам же он лишь жалкая, неумело слепленная копия. Тхэрон, однако выглядел неудовлетворённым. Ловко орудуя длинным острым ногтем, он подправил что-то на груди статуи, затем на бедре, и снова замер, пристально разглядывая собственное творение.