Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Едва враги подступили к Нинурте, давящая тоска овладела Феспеем и усиливалась с каждым днём осады. Он искал спасения в вине, в поэзии, в объятьях Тебак, но тоска не отступила ни на шаг. Феспей был такой не один: коридоры Золотого дворца были заполнены бесцельно слоняющимися придворными, в чьих глазах поэт видел отражение своей тоски. Люди пили, ели, слушали громкую музыку, плясали точно безумцы и падали в изнеможении. Презрев приличия и стыд, они совокуплялись друг у друга на глазах, в тщетных попытках изгнать гнетущий страх. Но страх только усиливался, и когда музыка стихала, хмельной дурман отступал, а усталый любовник засыпал на убранном шелками ложе, каждый оставался со своим страхом один на один. Едва начался приступ, все придворные, не сговариваясь, собрались в тронном зале и испуганно жались друг к другу, заглушая недобрые предчувствия разговорами, тихими, точно в присутствии мертвеца. Осунувшиеся, бледные от бессонницы лица жутко смотрелись рядом с пышным многоцветьем нарядов и сверкающим золотом украшений.

Владыка шести частей света ворвался стремительно, едва не сбив с ног замешкавшегося у входа слугу. Бледный, покрытый чужой кровью, широко раздувающий ноздри, он, не мигая, смотрел на жмущихся друг к другу придворных. Приглушённый свет факелов тускло поблескивал на его позолоченных доспехах и боевом топоре.

‒ Мы ждём приказов, повелитель, ‒ промолвил начальник царской стражи Эн-Нитаниш. Царские телохранители вошли следом за господином, столь же окровавленные, грязные, в избитых доспехах и разодранных одеждах. По щеке их молодого командира текла кровь из рассечённого лба, рука висела плетью, но его молодое лицо горело злой решимостью.

‒ Приказы, ‒ царь выплюнул слово сквозь плотно сжатые зубы. ‒ Вы ждёте приказов…

Жутко расхохотавшись, он с отвращением отбросил топор, громко продребезжавший по каменной плитке, и сорвал с головы увенчанный золотым ободом шлем. Отправив его следом за топором, царь принялся остервенело рвать завязки доспеха. Остальные в оцепенении наблюдали за происходящим.

‒ Вот вам мой приказ, ‒ сказал царь, при помощи ножа расправившись с упрямым ремнём и зло отшвырнув драгоценный нагрудник. ‒ Несите вино! ‒ он брезгливо вытер окровавленные руки о хитон слуги и снова рассмеялся. ‒ Несите лучшие кушанья! Несите мои драгоценные одежды! Всем веселиться, таков мой приказ!

‒ Н-но господин, ‒ Эн-Нитаниш нерешительно сглотнул. ‒ Там идёт битва.

‒ Мне порядком наскучила вся эта возня, не желаю больше об этом думать. У меня есть более важные дела, ‒ небрежно отмахнулся царь, и вдруг напустился на остолбеневшего распорядителя. ‒ Что стоишь, дурак! Немедля выполнять! А вы все что сидите?!

Евнух испуганно дёрнулся и кинулся прочь, но Эн-Нитаниш упрямо склонил голову.

‒ Господин, там сейчас умирают люди. Умирают за тебя.

‒ Да, умирают! Сегодня все умирают, за меня или не за меня! И я тоже умру, если кому-то от этого станет легче! Над смертью я не властен, ну и плевать! Зато как умирать ‒ мой выбор, и никто у меня его не отнимет! Я не хочу сдохнуть в вонючем поту, в крови и грязи, окружённый болью и уродством! Нет, не хочу! Пусть играет музыка! Пусть будут веселье и смех, пусть звучат стихи! Пусть со мной будут мои друзья и всё, что я любил в жизни! Боги жестоки?! Плевать! Судьба немилосердна, удача отвернулась?! К гарпиям судьбу и удачу! Я царь и буду делать то, чего желаю ‒ до самого конца! Кто хочет идти ‒ пусть идёт! Те же, кто желает быть со мной ‒ я рад вам, ибо вы мои друзья, последние и самые верные!

Стражники за спиной Эн-Нитаниша переглянулись ‒ молодые люди, из лучших семей царства, их лица ярко отражали внутреннюю борьбу. Дождавшись от начальника лёгкого пожатия плеч, воины нерешительно потянулись к выходу. Кое-кто из придворных‒ мужчины покрепче и посильнее, последовали их примеру. Царь наблюдал за ними с печальной улыбкой.

‒ Ты тоже хочешь уйти? ‒ спросил он Эн-Нитаниша

‒ Я останусь рядом со своим господином, ‒ спокойно ответил тот. ‒ Я буду охранять его до конца своей жизни. Клянусь, он не встретит свою судьбу прежде меня.

‒ И это лучший дар, что ты мог бы мне преподнести, ‒ с чувством промолвил Нахарабалазар и вдруг рассмеялся. ‒ Но что же такое, где музыканты?! Почему ещё не здесь?! Наду-Кур, ты хорошо поёшь ‒ а ну-ка спой ту песню, что тогда, в саду, на празднике пальм, когда зажгли светильники! Помнишь, как было весело, как мы все были счастливы?! Пой, что будет сил, принеси сюда, из прошлого, хотя бы тень его счастья! Но стойте, где же лилия моего сердца?! Где моя Нира?! Где мой возлюбленный сын, что она носит во чреве?! Скорее бегите за ними, зовите их сюда! Пусть разделят со мной мою последнюю радость, ибо, клянусь всеми богами и даэмонами, без них эта радость не будет полна!

Захохотав совсем уже безумно, царь сорвал с себя пропитанный потом хитон и как был, обнажённый, уселся на ступени у трона. Он смеялся, но в глазах его стояли слёзы.

***