Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Облачённый в принесённые евнухами златотканые одежды и увенчанный тяжёлой тиарой Хазраддона Нахарабалазар возлежал на ступенях трона, а перед ним, на расстеленных прямо по полу драгоценных коврах, одно за другим появлялись изысканнейшие кушанья и редчайшие вина. Проход на кухни стал опасен, и готовили в соседнем зале для игр, на разожжённых из сломанной мебели кострах. Даже в таких условиях, царские повара не допустили ни малейшего ущерба ни вкусу, ни виду, ни разнообразию блюд, чем свершили истинный подвиг во славу своего искусства.

Царь хлопнул в ладоши, и вновь грянула музыка. Загнанные музыканты уже едва держались на ногах, но Нахарабалазар требовал и требовал играть. Он будто задался целью услышать все мелодии, которые любил, иные же требовал повторять снова и снова. Визгливые хегевские, строгие кахамские, идеально соразмерные эйнемские ‒ музыка всех народов Ойкумены прозвучала сегодня в этом зале. Однажды царь горько заплакал, вспомнив, что никогда не слышал песен северных варваров, и Феспей, немного знакомый с их обычаями, постарался всё объяснить музыкантам. Вскоре те повторили и весёлую герийскую греассу, и печальную песнь дурагского рапсода Тангаза, заточённого в гроте богини любви Ольды, и даже ‒ как смогли ‒ рёв гисерских волынок, услышав который царь пожалел, что не знал о нём раньше, иначе разогнал бы врагов, просто велев исполнить этот кошмар со стен.

Разнузданное веселье постепенно захватило всех собравшихся в тронном зале, даже тех, кто поначалу робко плакал от страха и молил богов о милости. Рекою лилось вино, кушанья появлялись и исчезали одно за другим, кое-кто уже повалил на ковёр ближайшую служанку, а над всем этим, бледный, с горящими глазами, восседал властелин шести частей света, не властный уже и над своим дворцом. Огненные надписи загорались на стенах всё чаще, никто не обращал на них внимания.

Погружённый в раздумья, Феспей держался в стороне, мрачно взирая на безумное пиршество. Улучив момент, он склонился к уху царя.

‒ А, Феспей, ‒ Нахарабалазар хохотнул. ‒ Если хочешь сообщить о каких-то тайнах, не стоит. Они мне больше не по душе.

‒ Мне тоже, повелитель, ‒ Феспей нашёл в себе силы усмехнуться и сбивчиво зашептал. ‒ Я знаю про выход из малого зала на галерею, а оттуда…

‒ Я тоже про него знаю, ‒ царь повернул голову к поэту, его бледные губы искривились в подобии улыбки. ‒ Знаю, но я царь, и умру царём.

‒ Но тогда…

‒ Всем там не пройти, а вот немногим… например тебе, ‒ точно не услышав, сказал Нахарабалазар и, помолчав, добавил. ‒ Потайную дверь знаешь? Дождись, Ниру.

‒ Я понял тебя, повелитель, ‒ склонился поэт, странными глазами взглянув на царя.

Вновь взвизгнули струны, и испуганно замолкли, когда в зал ворвался запыхавшийся слуга. Подбежав к царю, он с размах упал на колени.

‒ Повелитель шести частей света, мне нет прощения! Я, недостойный, был послан привести госпожу, но не сумел! Омерзительные дикари преградили дорогу к женским покоям. Мой товарищ был убит, мне еле удалось сбежать!

Отчаянный крик разорвал тишину. Отшвырнув полный кубок, царь вскочил, заламывая руки.

‒ Нира! ‒ воскликнул он. ‒ Любовь моя! Роза моего сердца! Мой сын, мой Хазраддон! Ты, который должен был стать величайшим из великих! Мне не увидеть вас более! Прощайте навеки! Всё кончено! Играйте! Ничего больше нет! Играйте, пейте, веселитесь и пусть весь мир горит в огне!

Заливаясь слезами, Нахарабалазар бессильно опустился на ступени трона. Вновь взревели флейты, вино хлынуло в чаши, хмельные крики загремели со новой силой, заглушая звон оружия за стеной. Пламенные надписи ярко алели в сгущающейся темноте.

***

‒ На царское золото хорошо жрали?! Отработаем, братья?! ‒ орёт Энекл сорванным голосом. Его шлем давно слетел с головы, обнажив всклокоченные чёрные волосы, чёрное от копоти лицо и бешено выкаченные глаза. По лбу и по щеке течёт кровь из свежей раны, но тысячник не чувствует боли.

‒ Да-а-а!!!

Яростный рёв едва не срывает со стен позолоту и штукатурку. Три десятка эйнемов бьются в несравненной красоты зале, окружённые бесчисленными врагами. Варвары налетают волнами, мечут дротики, размахивают оружием самого необычайного вида. Одни исступлённо визжат, другие идут в атаку молча, но и те, и другие падают под ударами эйнемских копий.

‒ За-а-певай!!!

‒ Ай-я, Хорос гневный, ай-я выпей крови, ай-я медь согрею, ай-я в чьём-то брюхе…

Новые и новые враги бросаются на сомкнутые щиты, но эйнемы стоят, и их руки по самые плечи красны от крови.