Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Женщина только охнула и скрылась в глубине дома, откуда вскоре послышались топот и возбуждённые голоса. Положив руки на голову рыдающей Хлено, Хилон отрешённо рассматривал кое-как вычищенный двор с замусоренным бассейном, испятнанную подпалинами мужскую половину и дочерна прокопчёную, зияющую пустыми провалами окон стену, оставшуюся от гинекея. В балконном проёме, где Хилон в последний раз видел жену и сына, ласковой улыбкой сверкнуло клонящееся к закату солне.

Дверь распахнулась, и, на бегу запахивая слишком большой для него хилонов халат, в сопровождении целой оравы незнакомых людей, появился старый друг, лекарь Петрей, которого Хилон уже привык считать мёртвым.

– Бессмертные боги, ты вернулся! – радостно воскликнул лекарь, и только теперь Хилон нашёл в себе силы заплакать.

***

– Вот так мы и живём, – Петрей наполнил из принесённого заботливой Хлено кувшина белеющий отбитой ручкой ритон и передал Хилону. – Гинекей сгорел, но мужская половина – хвала бессмертным – уцелела, там и перезимовали. Дров было не достать, топили мебелью да углями с пожарища. Благо, кладовая у вас была большая, всё разграбить не успели. Так что мы почти даже не голодали. А теперь весна, уже и щавель, и лук появляются – протянем. Дольше терпели.

Хилон отпил из кубка. Жмыховое вино, какое отец держал для рабов, показалось слаще лучших напитков Келенфа и Герии.

– Как получилось, что тебе отдали дом? – спросил он. Хлено, не упустив случая поцеловать хозяина в руку, поставила перед ним блюдо дымящихся тонких лепёшек из грубой ячменной муки, какие, бывало, пекла ему в детстве. Отец ещё подшучивал, что такая еда не подходит свободным. Петреевы домочадцы окружили скамью Хилона. Больше дюжины человек: двое мужчин c сединой в волосах, остальные женщины и дети, все в странных на вид, но вполне опрятных нарядах, пошитых из всего, что смогли достать.

– Что ж, гордиться нечем, – вздохнул Петрей. – Ты знаешь Бойна, главаря этих мясников?

– Знаю, – Хилон вспомнил окровавленный помост на площади и звериную рожу, скалящуюся в лицо. – Очень хорошо знаю.

– Через день-два после тебя казнили старого Схетея-трагика. Хочешь верь, хочешь нет, но старик как-то умудрился припрятать шило и перед смертью ткнул этого ублюдка Бойна в живот. Два пальца ниже печени, велика возможность заражения, – врач помолчал, мрачно глядя на сцепленные перед собой руки. – Я его вылечил.

– Как вылечил? – удивился Хилон. Остальные обменялись взволнованными взглядами. Видимо, эта тема обсуждалась здесь не впервые.

– Я жил в одном с ним квартале, и он знал, что я лекарь… – Петрей сглотнул, слова давались ему нелегко. – Сперва я думал было подсыпать этой твари что-нибудь, и плевать на Клятву Беспристрастного, но они сразу пригрозили перебить всех соседей, если что не так. Я не смог.

– Правильно. Один мерзавец не стоит жизней честных людей. К тому же они могли позвать другого врача.

– Ты не понимаешь, Хилон, дело совсем не в этом, – Петрей поднял взгляд и посмотрел Хилону в глаза. – Я… я отрёкся от тебя. Соврал, что всегда тебя ненавидел, что был твоим лекарем ради золота. Я порочил имена наших друзей, шутил… – его передёрнуло. – Любого другого такая рана уложила бы в постель на месяц, но это животное оправилось за три дня, и всё это время мы беседовали в этом духе. К концу третьего дня Бойн считал меня своим другом.

– И тогда он подарил тебе мой дом, – без выражения сказал Хилон.

– Я сам попросил. Бойн посчитал это хорошей шуткой. Он отдал мне дом и дал знак, защищающий от грабителей. С тех пор я и живу здесь. Проедаю остатки твоих погребов и пытаюсь хоть как-то сохранить, что осталось. Впрочем, это меня не извиняет: тогда я думал лишь о том, чтобы выжить.

– Да ты не слушай его, господин! – Хлено, видно, не терпелось вмешаться в разговор, её так и распирало от возмущения. – Разве тебе он всё скажет? Он же, считай, себя оговорил! – она раздражённо отмахнулась от пытавшегося возразить лекаря, точно и не была рабыней, а он свободным. – Господин Петрей приютил и меня, старую, и всех этих бездельников! Только благодаря ему мы пережили зиму! Без нас он бы горя не знал! Мятежники, пожри керберы их тени, платили ему достаточно, да только он содержал без малого двадцать ртов!

– Кто эти люди? – спросил Хилон.

– Мятежники, подстилки тираннов, враги свободы, – горько усмехнулся Петрей. – Их мужей убили, дома сожгли, либо отняли, а эти два достойных гражданина приговорены за пособничество Анексилаю и сбежали из Фирейских подвалов. Я их встретил только чудом.

– Господин запретил им выходить из дома и всю зиму кормил просто так, – вставила Хлено.

– Ну, не просто так, – возразил Перей. – Мы вместе чинили и утепляли дом, готовили пищу, шили одежду, а охранный знак Бойна отваживал от нас всех чужаков – жили, точно на острове. Правда, когда пришли латарийцы, из-за этого знака меня едва не казнили. Хвала Синеокой, их начальник Иреон оказался человеком справедливым, даже выдал немного ячменя и солонины. Вот такая история.

– А ты, Хлено, как ты оказалась здесь? И живая?