Эйнемида IV. Солнце нового мира.

‒ Засад и ловушек не нашли, поле чистое. Все враги, кажется здесь. Будет весело, Удачей клянусь.

‒ Их сорок тысяч… ‒ пробормотал под нос келенфийский царь Евмен, благообразный старик в позолоченных доспехах и украшенном перьями шлеме. Его окружали столь же пышно разодетые друзья и свойственники: сын Никомед, беглый сапиенский царь Деидам с сыном, беглые же правители Терии и Силиска, какие-то другие архенские царьки, чьих имён Исократ даже не счёл нужным запоминать. Архенцы получали наибольшую выгоду от дружбы с Эфером и они же первые задумались, не стала ли эта дружба чересчур обременительна. Хвала Эйленосу, для открытого предательства архенцы были чересчур благоразумны.

Исократ коротко оглядел своих военачальников. Надменный Эрептолем горделиво вскинул голову, латариец Иреон слушает спокойно и деловито, лаиссец Лиомпрот, кажется, наслаждается происходящим, лицо гелега Скритиска, как обычно, не выражает ничего. У остальных стратег подметил и тревогу, и многозначительные переглядывания с соседями, и неуверенные движения рук. За долгие годы гегемонии, Эферский союз отвык сражаться, не имея решительного перевеса. Тому, кто уверился в собственном всемогуществе, непросто оказаться перед лицом настоящей угрозы.

‒ Не сорок, а тридцать пять. Силы примерно равны, ‒ сказал Исократ, выделяя каждое слово. ‒ Но у нас есть кое-что особенное, не так ли, досточтимый Тоил?

Широкоплечий лысый здоровяк с раздвоенной бородой криво усмехнулся щербатым ртом и самодовольно сложил на груди могучие руки, толщиной способные поспорить со стволами молодых дубов. Архонт хоросфоров возвышался среди военачальников огромной красной башней. Бросаемые на него взгляды отражали самые сложные чувства, главным из которых была надежда. Лучшие воины Эйнемиды ‒ меч, брошенный на чашу весов судьбы. По крайней мере, именно это в них хотели видеть.

‒ Мы отработаем договор, ‒ ответил наёмник. Исократ кивнул.

‒ Не сомневаюсь в этом ни на миг. Что ж, соратники, будто бы мы всё обсудили, каждый знает, что должен делать. Если больше говорить не о чем, пусть каждый возвращается к своим воинам и выводит их в поле. Скоро всё начнётся. Спренсиэ Койорэ!

Военачальники вышли из шатра, но Исократ задержался. Изучающе взглянув на Эрептолема, комкающего в руке какой-то листок, он вернулся и встал за его спиной.

‒ Важное письмо? ‒ спросил он.

‒ Сын пишет, ‒ Эрептолем с непроницаемым видом свернул папирус и положил на стол.

‒ Вот как? Написал всё-таки… ‒ хмыкнул Исократ. Историю Диоклета и его грозного отца знал весь Эфер, но мало кто решался обсуждать её вслух, а уж тем более упоминать о ней при Эрептолеме.

‒ Пишет, что уходит воевать с какими-то дикарями, алгуиты они называются… ‒ бесцветно промолвил Эрептолем и взорвался. ‒ Мальчишка! Подставляет шею варварам ради других варваров! Здесь решается судьба Эфера, а он воюет за варварское золото!

‒ Говорят, юный Диоклет достиг больших успехов… ‒ дипломатично заметил Исократ.

‒ Да знаю, мне писал Каллифонт и ещё кое-кто… ‒ Эрептолем осёкся, поняв, что сболтнул лишнее. Исократ улыбнулся.

‒ Ладно тебе, друг мой, ‒ мягко сказал он. ‒ Все мы знаем, что ты беспокоишься о сыне. Я бы поставил собственный дом против ослиной бабки на то, что Каллифонт отписывает тебе обо всём. Если хочешь знать моё мнение, ты можешь гордиться Диоклетом.

‒ Нечем здесь гордиться. Он доблестен, но служить варварскому царю, в чём тут честь? Теперь он опять уходит на войну, пишет, чтобы я не беспокоился. Действительно, мой единственный сын вот-вот бесславно сгинет и я даже не узнаю, где его могила. О чём здесь беспокоиться? У меня дурные предчувствия, Исократ.

‒ Ну, полно тебе, друг мой. Пока письмо шло к тебе, всё наверняка закончилось, и они уже вернулись домой. Твой сын служит мидонянам, а они непобедимы, значит, вернулись с победой, как и раньше. Ты бы порадовался лучше, что Диоклет наконец-то написал сам. Ответь ему поласковей, быть может он и домой вернуться надумает? Давно уже пора.

‒ Поласковей?! После всего, что он натворил?!

‒ Ну хорошо, ‒ Исократ пожал плечами. ‒ Ответь, как обычно, и твой сын не вернётся к тебе никогда. Пора бы вам обоим поумерить гордость. Доблестный сын, который мог бы стать украшением Эфера, воюет Эйленос ведает где за чужое золото, а его отца ждёт одинокая старость. Вот к чему привела ваша неуступчивость. Твой сын первым сделал шаг навстречу, ну так и ты поступи так же. Если, конечно, хочешь вновь его увидеть.

‒ Я ему уже писал! Он ответил дерзко!

‒ Я представляю, что ты там написал. «Повелеваю» и всё прочее, так? А ты-то в его возрасте как бы ответил на такое? Сейчас он написал тебе сам, и, судя по тому, что письмо не разорвано и не сожжено, проявил почтительность. Ответь ему тем же, и скоро откупоришь амфору лучшего вина да зарежешь козлёнка в честь его приезда. Напишешь?

‒ После боя, ‒ проронил Эрептолем, надолго задумавшись. ‒ После боя я решу, как ответить.