Её цветочки

Перед ними тянулся длинный коридор. Его стены были вспучены, и вдоль одной из них шла длинная скамья.

В воздухе стояли запахи застоявшегося пота, дезинфекции и страха, так и не рассеявшиеся за десятилетия, что лечебница была заброшена, – запахи такие сильные, что, казалось, они въелись в стены, словно грибок. Если сумасшествие и может пахнуть, то оно пахнет именно так. К запахам примешивалось чувство глубокого, черного, липкого отчаяния, которое окутывает душу и сжимает ее, пока не раздавит.

Констейбл застыл, затем медленно повернулся к Фрэнсин.

– Впереди меня что-то есть, оно касается меня, – хрипло пробормотал он.

– Нет, там ничего нет, – отозвалась она, вглядываясь в то, что их окружало.

– Должно быть, я спятил, – пробормотал он, и по его телу прошла заметная дрожь. Достав мобильник, включил фонарик на нем и чересчур поспешно двинулся по коридору. Фрэнсин шла рядом, стараясь держаться к нему как можно ближе. Близость его широкоплечей фигуры успокаивала ее и делала заброшенную лечебницу чуть менее пугающей.

– Да, это место подходит как нельзя лучше, чтобы спятить, – ответила она, и напряженная обстановка немного разрядилась, когда до нее донесся смешок Констейбла, который затем отразился от вспученных стен коридора и вернулся к ним в виде глухого эха, уже начисто лишенного веселья.

Здешнее зловоние не располагало к разговору, и они исследовали первый этаж с его комнатами с высокими потолками и гулким эхом, стараясь держаться рядом и освещая мобильником то, что осталось в палатах от тех дней, когда здесь содержались душевнобольные преступники. Каркасы кроватей, прикрепленные цепями к стенам, опрокинутые инвалидные кресла, комнаты с оборудованием, похожим на орудия пыток, вонючие общие туалеты. Одна из комнат имела вид административного помещения, что вызвало у них короткий прилив энтузиазма, но архивов здесь не было, а нашлось только несколько забытых листков бумаги.

Коридор кончался винтовой лестницей, ведущей как наверх, так и вниз. От света фонарика на мобильнике на стенах плясали тени, слишком много теней, непристойно переплетающихся друг с другом и смыкающихся по мере того, как они поднимались по лестнице, слыша свои громкие шаги в темноте. Шаги, которые словно преследовали их.

Когда они добрались до третьего этажа, там не оказалось ничего, кроме еще одного коридора со вспучившимися стенами.

Чувствуя, что по ее коже бегают мурашки, Фрэнсин уже не понимала, кто из них старается держаться ближе к другому: она к Констейблу или он к ней; они шли за светом фонарика, не разговаривая из опасений, что кто-то из них закричит.

Но все палаты, в которые они заходили, были похожи одна на другую – огромные, гулкие, с рядами кроватей и кожаными средствами фиксации, прикрепленными к стенам. Уперев руки в боки, Фрэнсин остановилась в последней палате, которая могла быть бальным залом, когда здание еще не использовалось как лечебница для душевнобольных.

Констейбл пристально смотрел на нее; кончики его рта были опущены, на лице читалась нервозность.

– Что, это не то, чего вы ожидали?

– Нет, не то. – Фрэнсин повернулась кругом, прижав ладони к щекам и часто дыша.

– А чего именно вы ожидали?

– Привидений. Почему я их не вижу?

– Может быть, их тут нет.

– Это в таком-то месте? – Фрэнсин скептически фыркнула. – Дома я знаю их всех. Я часто встречаю их в лесу. Я знаю их истории, знаю, как они умерли. Но здесь, где привидения должны попадаться на каждом шагу, я не встретила ни одного.

– Чему я чертовски рад, – с чувством заключил Констейбл. – Давайте проверим нижнюю часть здания и наконец уберемся отсюда.

Они вернулись к винтовой лестнице и спустились на первый этаж. Здесь остановились, поскольку ни он, ни она не желали спускаться в ад, возможно, находящийся под старой психиатрической лечебницей.

– Пошли, – нехотя сказал Констейбл, осветив фонариком узкий лестничный проем. – Давайте закончим это дело.

Они спускались все ниже в подвал этого жуткого здания, и круглые стены лестничного проема словно сдавливали их.

Наконец они вошли в узкий, лишенный окон коридор, по-видимому, тянущийся направо и налево, с разбухшей дверью справа, на которой криво на одном болте висела табличка, гласящая: «Только для персонала». Пол здесь был покрыт склизкой зеленой плесенью, в воздухе пахло гнилью.

Они молча пошли налево, заглядывая в тесные комнатки, со стенами, исцарапанными ногтями. Затем Констейбл остановился перед разбухшей дверью и, вздрогнув всем телом, взялся за грязную дверную ручку. Похоже, эту дверь заклинило.

– Не заперта, – сказал он, посветив фонариком в щель между дверью и косяком. – Отодвиньтесь. – Отдал мобильник Фрэнсин и надавил на дверь плечом. Под его натиском та заскрипела и с третьей попытки слегка приоткрылась.

Сумев открыть ее только наполовину, они протиснулись внутрь, и их едва не стошнило от смрадного воздуха, который был заперт здесь несколько десятилетий.