Её цветочки

Но даже сейчас Фрэнсин колебалась, страшась сделать такое открытие, о котором потом будет жалеть. Она сделала глубокий вдох, затем еще один, остро осознавая то настороженное молчание, с которым Туэйт-мэнор смотрел на нее. Оно присутствовало в отзвуке шепотов, доносящихся из прошлого, в порывистом трепете ветвей дуба Бри, хотя вокруг не было ни малейшего ветерка, – но более всего о нем говорили мурашки, бегающие по спине от сознания того, что Джордж Туэйт разъедает ее дом, как рак. Право же, бояться глупо, тем более что его могилы там может и не быть, а ей необходимо узнать правду. И Фрэнсин повернулась к тропинке, ведущей в лес Лоунхау, даже не посмотрев, следует ли за ней Констейбл.

* * *

Фрэнсин и Констейбл смотрели на затейливые ворота, на верху которых красовалась сделанная черными буквами надпись: «Образцовая лечебница для душевнобольных преступников». Кованые железные ворота были не заперты: благодаря тем, кто проник на территорию лечебницы прежде, срезанный с них навесной замок болтался на цепи. Констейбл толкнул ворота, и те зловеще заскрежетали, скребя по гравию.

Они переглянулись, затем в молчании двинулись дальше с осторожностью тех, кто ступил в магический портал, ведущий в иное измерение, полное ужасов.

Лечебница больше походила на безвкусный дворец со слишком большим количеством башен и башенок. С его крыши скалились горгульи. Сквозь заросли были видны эркерные[17] окна и широкий балкон, опоясывающий второй этаж. Когда-то здесь имелись обширные сады, которые теперь заросли сорняками и душили старую лечебницу неимоверно разросшимся плющом. Что ж, у этого плюща есть позитивная сторона – он скрывает собой бо́льшую часть здания, и, вероятно, только он и удерживает его стены от полного разрушения. Однако вход был довольно красив – идущая зигзагами двойная лестница из светлого камня, словно светящаяся в сумраке леса. На каждом метре обоих лестничных маршей стояли облаченные в длинные одежды статуи, безразлично смотрящие друг на друга и похожие на мрачных часовых.

– Боже мой, – прошептал Констейбл, потирая свои руки по всей длине, как будто ему стало холодно. – От этого места веет жутью. Вероятно, в нем водится немало привидений.

– Вероятно. – Фрэнсин осторожно придвинулась к нему, ей было так же не по себе, как и ему. Что-то здесь странно, что-то не так. Она крутила головой, проверяя, нет ли за ней чего-то или кого-то, но ничего не видела.

За заросшим садом в конце одной из усеянных сорняками дорожек находилось такое же заросшее кладбище с простыми деревянными крестами.

Это было невыносимо унылое место, своего рода тайный сад в честь тех, кто умер здесь и был забыт. С трех сторон он был окружен высокими стенами, а с четвертой – зданием лечебницы; растущую здесь высокую траву шевелил легкий ветерок, но и ему не удавалось развеять царящую здесь глубокую безотрадность. Вокруг буйно разросся бобовник, и его недавно распустившиеся золотые соцветия скорбно осеняли могильные кресты. Фрэнсин сомневалась, что его деревца были посажены здесь в память о тех, кто лежал под шумящей травой, однако бобовник был здесь как нельзя более к месту, ибо он будто оплакивал[18] тех, кто умер здесь в безвестности и после смерти удостоился только номера, кое-как вырезанного на деревянном кресте.

Констейбл смотрел на кресты, нахмурив брови.

– Никаких имен?

Фрэнсин покачала головой.

– Что вы хотите сделать теперь? – спросил он, когда она не ответила.

Фрэнсин прикусила губу.

– Я не знаю точно.

– Сейчас вы скажете мне, что мы войдем внутрь, да? – Тодд кивком показал на увитое плющом здание. На лице его не было улыбки.

Фрэнсин думала именно об этом. Она не нарушит границы чужих владений, ведь здание лечебницы все еще принадлежит ей, хотя она никогда не думала о нем в таком разрезе. Она уже находится здесь, и, что самое главное, она не одна. Будь она одна, ни за что не решилась бы войти в ворота, потому что чувствовала на себе взгляды: они были устремлены на нее отовсюду – из зарослей, из слепых разбитых окон. Даже горгульи здесь были как живые; казалось, они могут вспорхнуть с крыши и улететь на крыльях, похожих на крылья летучих мышей.

Подавив охвативший ее было первобытный ужас, от которого у нее похолодела кровь, Фрэнсин ответила:

– Да. Как вы говорили, здесь все еще могут храниться архивы, медицинские карты, и никто не входил сюда с тех самых пор, как лечебница была закрыта. Было бы глупо не зайти и не проверить.

Констейбл открыл рот, затем закрыл его и кивнул.

– Я очень, очень надеюсь, что не увижу здесь ничего такого, – пробормотал он и торопливо последовал за Фрэнсин, которая начала подниматься по изящной лестнице, не обращая внимания на печальные взгляды статуй в одеждах с капюшонами.

Парадная дверь была слегка приоткрыта, с нее свисала еще одна перекушенная цепь рядом с выцветшей желтой табличкой, гласящей: «Частная собственность. Не входить». Толкнув одну из дверей, Фрэнсин вошла в вестибюль, заранее напрягшись в ожидании того, что она может здесь увидеть.

– Боже! – прошептала она.