Её цветочки

После обнаружения скелетов маленьких сестер в Туэйт-мэнор пришли перемены. Больше всего это было заметно в саду, который к концу лета почти вернулся к своему прежнему великолепию. Фрэнсин вновь посадила в нем все свои ядовитые растения, чтобы он обрел свой изначальный вид, и теперь здесь опять царило буйство красок.

Перемены в доме происходили медленнее. Ремонт был закончен несколько месяцев назад. Часовая башня больше не клонилась набок, фронтон не отвисал, библиотека вновь обрела великолепие, утраченное в прошлом веке, центральное отопление было заменено и больше не стучало и не выло. Но были и более трудноуловимые перемены – теперь в нем словно легче дышалось, в атмосфере чувствовалась робкая надежда.

Однако самая большая перемена произошла благодаря Мэдлин. Фрэнсин пришлось сдаться под натиском Мэдлин и Констейбла, которые непрестанно уговаривали ее превратить Туэйт-мэнор в отель. Это было полгода назад, и под руководством Мэдлин дом наполнился множеством голосов. Голосов живых. Голосов тех туристов, которых Фрэнсин втайне и теперь не любила и которые прибывали в Туэйт-мэнор табунами, желая провести ночь в доме, где полно привидений и имеется не один, а целых два тайника для католического священника.

И за это короткое время Мэдлин изменилась так, что Фрэнсин ее едва узнавала. Она не докучала сестре, давая ей время и надеясь, что это новое предприятие подарит Мэдлин такое чувство уверенности и безопасности, что та захочет остаться в Туэйт-мэнор и станет воспринимать его как свой дом, а не как место, которого надо опасаться.

– Я тут подумала… – начала Мэдлин, когда они приблизились к сараю, где как раз распускался луноцвет, испуская в ночной воздух свой смертоносный аромат.

– О чем? – с опаской сказала Фрэнсин. Хотя она никогда не ставила под сомнение умение Мэдлин управлять отелем и вести дела с их гостями, в других вопросах идеи Мэдлин не всегда бывали разумны.

– Возможно, нам стоило бы завести кота. Мне всегда нравились кошки и коты.

Фрэнсин искоса посмотрела на сестру.

– Да, конечно, об этом стоит подумать, – ответила она, представляя себе, как по Туэйт-мэнор разгуливают сотни кошек и котов – поскольку она знала, что Мэдлин не остановится на одном коте, – и как ее саму начинают называть безумной кошатницей, живущей на холме в доме с привидениями.

Мэдлин вдруг обняла ее.

– Это будет здорово! – крикнула она Фрэнсин в ухо. – Ты, я и кот по имени Мармадьюк или Черчилль.

– Это может не понравиться Тибблзу, – заметила Фрэнсин, чувствуя, как ее опаска перерастает в тревогу.

– Возможно, Тибблзу именно это и нужно. Может быть, он считает, что нам надо завести кота, чтобы он смог обрести покой.

Фрэнсин задумалась и пожала плечами.

– Можно попробовать.

Она не мешала Мэдлин болтать, потому что теперь им нечасто удавалось поговорить без помех, а такие лунные ночи предоставляли им эту возможность.

– Итак… ты с нетерпением ждешь завтрашнего дня? – спросила Мэдлин, даже не попытавшись прибегнуть к экивокам.

Застигнутая врасплох, Фрэнсин смущенно покраснела. Затем улыбнулась загадочной улыбкой.

В ней тоже произошли перемены. Ее прошлое с его темными тайнами слилось с будущим, таящим в себе возможности и надежды, наполнив ее такой легкостью бытия, о которой она никогда и не мечтала. Завтра пятница, и Констейбл будет дома. У нее ушел месяц на то, чтобы решиться, но, если честно, она знала свой ответ с той самой минуты, когда Тодд попросил ее выйти за него замуж.

В такие лунные ночи, когда мир блистал монохромной красотой, Мэдлин и Фрэнсин сопровождали воспоминания о призраках. Они словно видели Элинор Туэйт и ее потерянных детей. Хотя прошло уже больше года с тех пор, как призрак сестры наконец обрел покой, утрата Бри все еще вызывала у Фрэнсин щемящую боль. Однако воспоминания больше не душили ее как удавкой, а вместо этого согревали, словно старый вязаный шарф.

Эти умиротворяющие воспоминания заполняли собой ее сад: вот Виола сидит на корточках у края клумбы, радуясь какой-то диковине, которую она нашла; вот Агнес, в кои-то веки не смотрящая букой, склонилась с иголкой и ниткой, зашивая очередную прореху на своей потрепанной сине-белой собаке; вот Монти ползет по лужайке к Рози, чтобы подергать ее за волосы. И мама – вот она поднимает голову и улыбается безудержному смеху малышки Рози, который еще долго висит в воздухе после того, как воспоминания померкнут. Но больше и чаще всего Фрэнсин вспоминает Бри, милую Бри, – бегущую, заправив платье в трусики, и исчезающую в лабиринте рододендронов…

Благодарности

За каждой книгой стоит великое множество людей, в той или иной степени – кто больше, кто меньше – помогавших ей обрести форму. Подобным образом зародилась и обрела форму и эта книга. И я чувствую себя виноватой из-за того, что эти чудесные люди упоминаются лишь вскользь в самом конце, хотя их вклад, их потраченное время и проявленный ими энтузиазм сыграли неоценимую роль в развитии того, что явилось в виде безумной идеи хмельным вечером много лет назад.