Её цветочки

Она подошла к колодцу и, затаив дыхание, заглянула в него. Под ней зияла черная круглая дыра, похожая на горло. Фрэнсин напряглась, вслушиваясь в ночь. Стояла гробовая тишина, не был слышен даже разговор в доме.

Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Фрэнсин начала крутить ручку, спуская бадью, пока не послышался плеск воды. Колодец был намного глубже, чем она ожидала, но Фрэнсин удивилась тому, что в нем вообще имелась вода, ведь она понятия не имела, какой источник подпитывает его.

Сделав глубокий вдох, она перегнулась через оголовок и включила фонарик. Но даже с его светом не смогла увидеть воду.

Кто-то с силой надавил на ее спину… Кто-то холодный с ледяными пальцами.

Фрэнсин сдавленно закричала. Фонарик полетел в колодец, ударяясь о его стенки, затем до нее донесся громкий плеск.

Давление усилилось. Фрэнсин схватилась за деревянные столбики, поддерживающие крышу.

– Отойди от меня, убирайся! – крикнула она, резко отклонившись назад.

И, повернувшись, упала на каменные плиты.

Ветер пронзительно выл, обдувая двор. Он обвил Фрэнсин и колодец, яростно хлеща их.

Ее уши наполнил звук неровного дыхания – ее собственного, – вторящего бешеному стуку сердца; теперь она слышала только их. Закрыла глаза и замерла. Ее руки и ноги сделались тяжелыми, какая-то сила давила на нее, прижимая ее к оголовку, так что камни врезались в ее спину. Фрэнсин крепко зажмурила глаза. Сознание наполнили картины падения в колодец, пока ей не начало казаться, что голова вот-вот взорвется. Ветер толкал ее, заставлял встать на ноги.

– Нет! – застонала она, пытаясь остаться на земле. – Я не окажусь там опять. – В ее памяти всплыло смутное воспоминание.

Темнота… Вода, плещущаяся о камень…

Не шевелись и не шуми… Я здесь, с тобой…

Воспоминание было настолько же ярким, насколько колодец был темен.

Не шевелись и не шуми… Ни звука… Останься в живых…

Это был не ее голос. Это был шепот, едва различимый, несущий успокоение там, где успокоения быть не могло.

– Фрэнсин?

Не шевелись…

– Фрэнсин!

Зажмурь глаза. Ни звука…

Чья-то рука потрясла ее за плечо. Большая теплая человеческая рука.

– Фрэнсин! Откройте глаза. – В этом голосе звучала настойчивость. Это был знакомый голос, и он не имел отношения к колодцу.

Делая короткие судорожные вдохи, она заставила себя открыть глаза.

Лицо Констейбла находилось в нескольких дюймах от ее лица. Фрэнсин заметила тонкие смеховые морщинки вокруг его глаз. Она никогда еще не видела мужское лицо так близко от своего.

Фрэнсин попыталась отодвинуться, и у нее вырвался чуть слышный стон.

– Что тут происходит? – спросил Констейбл.

Мотая головой, Фрэнсин встала на ноги, рука Констейбла поддерживала ее за локоть. В ее сознании мелькали неясные образы, мелькали так быстро, что она не могла их рассмотреть, оставляя после себя ощущение холода, темноты и шепчущего безмолвия.

– Я в порядке, – пробормотала она, стряхнув его руку. – Я упала, только и всего.

– Вздор!

Фрэнсин вздрогнула, словно от удара.

– Вы съежились на земле у колодца и явно были в ужасе. – Тодд снова решительно взял ее за предплечье и повел в кухню.

Заставив Фрэнсин сесть на стул, он поставил чайник на конфорку и разыскал пару кружек. Она испуганно оглядывалась по сторонам, чувствуя себя чужой в своем собственном доме, который уже обволок ее духотой.

– Ах вот вы где, – послышался голос Мэдлин, стоящей в дверях.

– Я бы хотел поговорить с вашей сестрой наедине, – сказал Констейбл, и то была не просьба.

Мэдлин посмотрела на мертвенно-бледное лицо Фрэнсин и кивнула, после чего повернулась и возвратилась в столовую.

Констейбл поставил перед Фрэнсин дымящуюся кружку чая, щедро добавив в него кулинарного хереса из бутылки, которую он откопал в одном из буфетов, и сел напротив нее.

– Пейте! – скомандовал он, когда Фрэнсин не притронулась к чаю с хересом и даже не пошевелилась.

Она автоматически проглотила дымящееся питье, почти не чувствуя, как оно обжигает ее горло, и, совершенно оцепенев, снова и снова проигрывала в голове ту страшную темноту.

Это было странное воспоминание; в темноте слышался шепот, и от ужаса ее желудок сжал спазм, а к горлу подступила тошнота. Но не оттого ли это, что Сэм Вудалл рассказал ей, что она тоже находилась в колодце, и теперь ее воображение заполняет пробелы?

И тут она ощутила действие хереса. Он разлился по ее жилам, согрел ее, и Фрэнсин потрясенно ахнула.

– Что произошло? – прошептала она.

– По вашим словам, вы упали.

– Понятно. – Она коснулась своего затылка. Шишки не было. Физически Фрэнсин чувствовала себя нормально, но эмоционально была разбита из-за постепенно затихающих отголосков страшного воспоминания. И у нее болела голова.

– Так что же тут происходит, Фрэнсин? – мягко спросил Констейбл.

– Не знаю, – честно ответила она. – Обычно я не бываю такой неуклюжей… А почему вас это волнует?

Тодд улыбнулся.