Читаем Эйсид-хаус полностью

– Но почему нет? – спросил птицеголовый у стойки. – Как так получается, что нас не обслуживают?

Его клюв был распахнут под девяносто градусов, огромные черные глаза излучали тревогу.

Бармен не разбирался в орнитологии. Его коньком была древняя литература, но все равно он почувствовал явное неудовольствие птицеголового. Тем не менее он медленно покачал головой, отказываясь встретиться с ним взглядом. Он решительно сосредоточился на ритуале мытья стакана.

Птицеголовый у стойки вернулся назад к столику.

– Нас не обслуживают! – объявил он своему приятелю.

– Правда? И почему?

Птицеголовые двинулись к другому концу стойки, чтобы пожаловаться Эрни, другому бармену. Классически Образованный был в смене главным, и если бы даже у Эрни была власть отменить его решение, он не стал бы этого делать, так как тоже любил посмотреть на обескураженных птицеголовых.

– Это не от меня зависит, ребята, – пожал он плечами, глядя на ошеломленно дрожащие клювы, и продолжил разговор с двумя парнями у стойки.

Классически Образованный смотрел на двух женщин в углу. Особенно его взгляд притягивала Она, он просто глаз не мог оторвать от ее блестящих губ. Он вспоминал тот новогодний минет; это было нечто. В его сознании и теле всегда была напряженность; это неотъемлемая часть бытия Классически Образованного в мире, где классику недооценивают. Его глубокие и широкие познания оставались непризнанными. Он был вынужден разливать пиво птицеголовым. Это вызывало депрессию, тревогу и фрустрацию. Однако новогодний минет высосал все напряжение из его натянутого как струна тела, удалив все ядовитые мысли из его головы. Он на какое-то время отключился, лежа раздетый на лавке у гардероба; просто валялся в оцепенении. Когда он очнулся, Она уже вышла. Он отправился ее искать, но когда приблизился к ней, Она повела себя холодно и грубо.

– Пожалуйста, держись от меня подальше, – сказала Она ему. – Ты мне неинтересен. Это Новый год. Я немного пьяна. Понимаешь, это ничего не значит, хорошо?

Все, что он мог сделать, – это ответить ошеломленным кивком, доковылять до кухни и напиться в говно.

Теперь Она была в баре с Ней, с женщиной, которую он когда-то уводил домой, с женщиной, которую он трахал. Ему не нравилось с Ней, но мысль, что он был с ними обеими, определенно вдохновляла. В баре две женщины моложе тридцати, и он протянул их обеих. Ну, протянул одну и получил минет от другой. Мелкая техническая подробность, не более того. Он воспроизвел ту же мысль по новой: в баре две женщины моложе тридцати, и каждой он заправил в ту или иную дырку. Так звучало даже лучше. Но вскоре от хорошего настроения не осталось и следа, потому что Она глядела на него и смеялась; они обе смеялись. Она держала руки на уровне груди, оттопырив указательные пальцы на несколько дюймов. Другая женщина презрительно мотнула головой, когда они снова украдкой покосились на Классически Образованного, и тогда Она свела пальцы ближе, почти вплотную, и Ее голова одобрительно качнулась, и обе зашлись в припадке хохота.

Классически Образованный был слишком чувствителен и раним, чтобы с ним так обращались. Он зашел в комнатку за стойкой и взял с грязной раковины старый твердый кусок желтого мыла. Отгрыз от него почти половину и, ощутив тошнотворный вкус, с трудом проглотил. Мыло медленно, жгуче двинулось к его желудку, оставляя в пищеводе ядовитый след. Он ударил кулаком по ладони, поджал пальцы ног и начал тихо бормотать мантру:

– Шлюхи, шлюхи, шлюхи, шлюхи, шлюхи…

Взяв себя в руки, он вышел и столкнулся у стойки с одним из птицеголовых.

– Как так получается, что нас не обслуживают, приятель? Что мы такого сделали? Мы не шумели, ничего не вытворяли. Просто спокойно выпивали себе. Болтали об этом матче, понимаешь? Уэйн Фостер и все такое.

С птицеголовыми лучше было даже не говорить. И важно было помнить золотые правила работы в баре, относящиеся к птицеголовым.

1. ДЕЙСТВУЙ РЕШИТЕЛЬНО.

2. НЕПРЕКЛОННО ПРИДЕРЖИВАЙСЯ ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО РЕШЕНИЯ, ВНЕ ЗАВИСИМОСТИ ОТ ТОГО, СПРАВЕДЛИВО ЭТО РЕШЕНИЕ ИЛИ НЕТ.

3. НИКОГДА НЕ ПЫТАЙСЯ ОБЪЯСНИТЬ ПТИЦЕГОЛОВОМУ ПРИЧИНУ(Ы) ТВОЕГО РЕШЕНИЯ. ОПРАВДЫВАЯСЬ ИЛИ КАК-ТО ОБОСНОВЫВАЯ ЕГО, ТЫ ЛИШЬ КОМПРОМЕТИРУЕШЬ СВОЮ ВЛАСТЬ.

Таковы были правила игры. Всегда.

Он помотал головой, глядя на птицеголовых. Они изрыгнули какие-то ругательства и ушли.

Спустя несколько минут Она поднялась из-за столика. Эрни, стоявший у другого конца стойки, двинулся было, чтобы ее обслужить, но тут же продолжил болтать с парой клиентов, когда увидел, что она направляется к Классически Образованному.

– Крейг, – сказала она ему, – мне понравилось, как ты отшил этих странных чуваков с клювами и в перьях. Они к нам клеились. Ты когда сегодня заканчиваешь?

– Ну, через полчаса.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза