Читаем Эйсид-хаус полностью

Он пожал плечами.

– Тем не менее, если поразмыслить, – сказал я, – Нокси не научился слишком многому на этом чертовом курсе. Там говорили, мол, бригадир должен не сам делать работу, а принимать меры к тому, чтобы работа была сделана. То есть постоянно ебать нам мозги, пока мы вкалываем.

– Может, по пинте? – предложил Лози. – В «Уитсоне»?

Калум с надеждой поднял брови.

– Почему бы и нет, – сказал я. – Если тебя собираются вздернуть за кражу овцы, так почему бы ее заодно и не протянуть.

Мы вышли на передний двор. Там стоял едкий запах дерьма, и лицо Лози удовлетворенно сморщилось, когда он кивнул на сточную воду, пенившуюся на асфальте вокруг ржавой решетки канализационного люка.

Калум повернулся к дому и вскинул в воздух обе руки с отставленными средними пальцами:

– Гейм, сет и матч, масонский ублюдок.

– А если он попробует объявить нам дисциплинарное взыскание, – добавил Лози, – парень из профсоюза отгрызет ему яйца.

– До этого не дойдет, – сказал я, – мы же дали нашу профессиональную оценку. Что там говорил этот хер на курсах повышения квалификации в Телфордском колледже? Самое важное в любом деле – это поставить точный диагноз проблемы. Я его и поставил, – ткнул я себя пальцем в грудь, – точнее некуда.

Лози вскинул брови, наглый мудак.

– Поставил, поставил, – поддержал меня Калум.

– Да, а этот урод Нокси пренебрег нашим профессиональным советом.

– Бессмысленный расход муниципальных средств, – согласился Лози. – Мэндерсон никогда не поддержит этого козла.

Мы с важным видом прошли через центр к пабу. Ух какой сладкой будет эта пинта, жопой чую.

Уэйн Фостер[15]

Двое птицеголовых сидели за столиком в баре и несли всякий бред насчет футбола. Птицеголовые были практически неотличимы друг от друга, с этими их головами, обросшими мягкими коричневыми перьями, с открытыми, напряженно-воинственными клювами и влажными лакричными глазами. Единственная разница: у одного птицеголового сочилась из уголка левого глаза струйка черного гноя, видимо, от какой-нибудь травмы или инфекции.

– Неприятности во время матча?

– Да, фанаты просочились и устроили драку. Их там не должно было быть, в том секторе.

– Я слыхал, что это вообще не фанаты. Говорили, что это устроила пара ребят, которые пришли вдвоем и поспорили об Уэйне Фостере. Один парень сказал: «Уберите этого долбаного английского мудака с поля». А другой возразил: «Дайте чуваку шанс». Первый стоял на своем, ну, слово за слово, и понеслась, один приложил другому. И тут же, ясное дело, началась махаловка стенка на стенку.

– Нет, – сказал один птицеголовый, отрицательно мотнув клювом. – Это были чертовы фанаты. Эти чуваки не интересуются футболом.

– Нет-нет. Все произошло из-за Уэйна Фостера. Вот что я слышал.

– Фанаты. – Несогласный птицеголовый снова мотнул клювом; несколько коричневых перьев, кружась, опустилось на покрытый линолеумом пол. – Вот кто это был. Чертовы нарушители спокойствия.

– Нет, – объяснял его теперь уже слегка раздраженный друг, – не на этом матче. Я согласен с тобой насчет фанатов, но на этом матче весь бардак затеяли просто два знакомых парня. Они начали махаться, тогда в драку встряли остальные козлы. Получился облом, понимаешь. Испортили все удовольствие от матча. Врубаешься?

– Хорошо, возможно, просто предположим, что да, возможно, дело в тех парнях и в Фостере, Уэйне Фостере – который, между прочим, в полном порядке, по крайней мере всегда выкладывается на сто десять процентов, – возможно, на этот раз все произошло из-за Фостера, но обычно драки устраивают фанаты… вот все, что я говорю.

– Да, но не на этот раз. В тот день все точно случилось из-за Фостера. Я слышал, как два парня спорили о нем.

– Честно говоря, Фостер не такой уж меткач. Хотя охуенно быстрый.

– Фостер…

– Еще насчет Фостера – мы получили этого чувака задарма! Дерек чертов Фергюсон – три четверти миллиона за игрока! Примадонна хуева!

– Нет, это настоящий футболист, мужик.

– Фостер. Вот это парень. Если бы все рвали задницу, как Фостер…

– Точно-точно. Если бы к рвению Фостера да класс Фергюсона…

– Да, – кивнул другой птицеголовый. – Я бы просто тащился.

– Рвение и скорость Фостера плюс фергюсоновские класс и предвидение…

– Фостер.

– Точно. Фостер – это круто.

– Да. Уэйн Фостер. Пиздатый игрок, – заключил первый птицеголовый, поворачиваясь к своему приятелю. – Еще по пинте?

– А как же.

Птицеголовый направился к стойке, но бармен отказался его обслуживать, поскольку придерживался сектантских воззрений, а потому ненавидел птицеголовых кретинов. Вдобавок этот бармен получил классическое образование, отчего чувствовал превосходство над большинством людей, особенно над птицеголовыми, которым он терпеть не мог наливать пиво. Имелась еще одна причина. В баре была Она. И что еще хуже: Она была в баре с Ней. Острое зрение птицеголового сфокусировалось на этих двух женщинах, сидевших в углу и поглощенных беседой. Если Она отправится домой с каким-то птицеголовым, это будет означать полное фиаско для Классически Образованного, а что касается Нее, ну, она может делать, что ей заблагорассудится.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза